Мишель Турнье - Метеоры

Опытный взгляд из публики на Потсдамерплатц заметил странное поведение одного из полицейских на посту на Лейпцигерштрассе, перед фасадом Дома министров. Стали присматриваться. Почему он один? Почему бросает взгляды то направо, то налево? Под тенью каски угадывается очень юное лицо, на котором непосредственно отражаются все его чувства. Атмосфера — напряженная, неустойчивая, беспокойная. Что-то должно случиться, ситуация становится все более опасной. В толпе кто-то не выдерживает: «Беги! Давай беги!» Фопо бросает последний взгляд назад — в сторону, откуда может прийти смерть. И вот он решается. Бросает ружье, бежит, преодолевает рогатку, еще две, перелезает через решетку. Его окружают западноберлинские полицейские, уводят. Его допрашивают. Да, он холостяк. Да, у него остались родные на Востоке, мать. И старший брат. Но он не боится, что они будут подвергнуты репрессиям, ведь его брат — полицейский функционер. Он позаботится о матери. А ему ничего не сделают. Самое большое — этот инцидент замедлит его продвижение по службе, но это тоже неплохо. Полицейские не должны слишком быстро делать карьеру, особенно на Востоке. И вот, смотрите — один брат сейчас по ту сторону стены, а другой — по эту.

Он нервно смеется. Но толпа хочет его видеть. И он выходит из полицейской будки, наклонив голову, улыбаясь пьяной улыбкой. Вечером его будет ждать радио, телевидение. Его жизнь только что резко переменилась. Раскололась на две части. Толпа рассеивается. Еще один..

Поль уже три дня гостит у фрау Сабины Краус в ее ветхой квартире на Бернауэрштрассе, 28. Приехав, он подумал, что этот адрес — для него хороший знак. Бернауэрштрассе проходит водоразделом между районом Веддинг во французской зоне и Митте — в советской. Тротуары, дорога и дома в ее северной части находятся в Западном Берлине. Дом номер 28 принадлежит Восточному Берлину, как и все дома в южной части улицы. Но стоит выйти с другой стороны — и ты уже во французском секторе. Поль-ткач доволен этим двусторонним местоположением.

Но в воскресенье 13 августа дом содрогнулся от криков, призывов, быстрых шагов, грохота передвигаемой мебели и ударов молота. Поль стоял у окна, как вдруг услышал скорбный голос фрау Краус.

— Что происходит? Что происходит? Да еще и Урса нет здесь! А ведь он обещал!

Улица и тротуар перед домом — во французском секторе — завалены мебелью, матрасами, узлами, чемоданами, образующими острова, на которых восседают целые семьи.

— Все переезжают, фрау Краус, — объяснил Поль, — я спрашиваю себя: не опоздали ли мы сделать то же самое?

Фрау Краус, с сеткой для волос на голове, в халате и в тапках на босу ногу входит к нему в комнату и вместе с ним выглядывает из окна.

— Смотрите, Шультхайсы, наши соседи снизу! Почему они вынесли чемоданы на тротуар? Эй! Эй! Я делаю им знаки, но они меня не видят.

— Взгляните, рабочие под охраной Фопо заколачивают двери. Люди сейчас выходят через окна первого этажа.

Он высунулся из окна, чтобы увидеть дальний конец улицы.

— Фрау Краус, вы сегодня не сможете пойти на утреннюю мессу в Versöhnungskirche. [21] Церковь Искупления (нем.). Они замуровывают вход кирпичами.

— Бедный аббат Зеелос! Что с ним будет без церкви? Он, знаете ли, мой духовный отец.

— Еще есть время. Люди продолжают выходить с первого этажа. Фрау Краус, вы не хотите попытаться перейти вместе с ними во французский сектор? Нас разделяют только несколько метров.

Но старая дама трясла в растерянности головой, повторяя:

— Нет, мой сын должен был быть здесь. Где он сейчас?

После полудня полиция заняла квартиры первого этажа, они начали замуровывать окна. Переселенцы стали выбираться теперь уже со второго этажа.

Поль внимательно следил за тем, что происходило внизу. Это запирание границы (Abriegelung), это разрывание самой немецкой сути, этот удар топора, разрубающий Берлин пополам, как земляного червя. Почему он должен присутствовать при этом? Он вспомнил разговор с незнакомой женщиной на площади Сан-Марко в Венеции. «Близнецы вряд ли могут быть причиной катастроф, но можно допустить, что неизбежность катастрофы привлекает их в те места, где она скоро произойдет», — сказала она. Или он сам выразил эту мысль? Разве это важно? Быть узником, заключенным в квартире вместе со старой прусской дамой после того, как он пролетел над Гренландией, Аляской, Тихим океаном, пересек по железной дороге Скалистые горы и великую прерию? Вкусив столько простора, быть принужденным заключиться в таком маленьком пространстве — какой смысл кроется в таком фантастическом повороте? В каком японском саду (а сад тем более безбрежен втайне, чем он меньше, этого добиваются, терзая его) он будет заточен?