Мишель Турнье - Метеоры

Остается один последний вопрос, не перестающий меня терзать с тех пор, как уехал Жан: что будет с этой расширенной душой, если один из близнецов исчезнет навсегда?

Получается, что вся наша история не более чем долгая и полная превратностей медитация на тему пространства.

………………………

Прогулка по городу. Дневной свет не идет городу электричества.

Конечно, бюро, витрины, магазины освещены, поворачивающиеся экраны, бледная магия неоновых ламп вдребезги разбита солнцем. Как хищные ночные птицы, ждущие сумерек, чтобы развернуть свои белые крылья, электрический город молчаливо страдает от тирании солнца и с нетерпением ожидает грядущей ночи.

Иллюзия? Прикоснувшись к стене какого-то дома, я почувствовал покалывание в пальцах. Возможно ли, чтобы этот город был настолько насыщен электричеством, что его источают дома, как влагу? Я снова вижу леса столбов, увешанных проводами и подвесками — как стилизованные рождественские елки в гирляндах, высаженные на берегах рек Утауэ и Святого Лаврентия. С особенным чувством припоминаю о том, что в нескольких километрах отсюда Ниагарский водопад, громоподобно рыча, кормит собой самую большую гидроэлектростанцию американского континента, с запроектированной мощностью в 2 190 000 киловатт.

Вот она — иннервация огромной страны. Это землемеры, терпеливо трудясь с помощью своего детского инвентаря и — что важнее всего — обходя землю «большими шагами», делают возможным то, что Ниагарский водопад, продолженный миллиардами миллиардов бесконечно разветвляющихся проводов, мгновенно реализует свою суверенную мощь.

Тело и дух. Великолепная масса воды, низвергнутая, с грохотом конца света, в пропасть глубиной в сорок семь метров, интенсивное размывание находящихся под ней скал, геометрически возрастающее по мере приближения к месту падения гигантское облако брызг, поднимающееся к небу и затмевающее солнце, — все это только материя, грубая тяжесть, телесное присутствие. Но это воющее и содрогающееся тело наделено своего рода духом, этими 2 190 000 киловаттами. Невидимая сказочная энергия, молчаливая, окрыленная, со скоростью света распространяется по всему свету и расцветает в искусственных огнях электрического города, в котором каждый камень испускает искры при малейшем прикосновении, до такой степени он напитан этим чудесным током.

Тяжелые, подбитые железом, башмаки землемера поднимают белую пыль больших дорог, увязают в черной, только что вспаханной земле прерий. Он останавливается, расставляет вехи, щурится, уравнивая нивелировочную рейку, становится на колени, чтобы закрепить размеченную цепь и делает знак своему товарищу, находящемуся в пятидесяти метрах от него и держащему другой конец цепи, чтобы и тот стал на колени. Но когда он поднимается, то видит в небе утонченную и гигантскую арматуру столбов, огромных стальных канделябров, держащих на концах своих изоляторов из белого фарфора пучки проводов высокого напряжения, размеченных красными шарами. Они тоже скованы цепью и тоже мерят своими гигантскими шагами великую канадскую прерию, пересекая озера, перешагивая леса, устремляясь из долины в долину, перескакивая с холма на холм, чтобы, уменьшаясь, исчезнуть в бесконечном горизонте. Землемер, который всегда грезил о том, чтобы лечь на землю, покрыть эту страну бесконечно удлиняющимися руками и ногами, отдать ей нервы своего тела, такой землемер чувствует любовь к этим огромным, несущим провода светильникам, убегающим все дальше, становясь слабыми и неразличимыми, в ветер, снег и ночь.

— Возможно, однажды я представлю вам моего друга, Хайнца. Он — инвалид войны. На Украине он ухитрился поставить ногу на собственную мину. Ему оторвало почти всю левую половину — руку, бок, ногу и часть лица. Его правый профиль поражает здоровьем, правильностью черт, румянцем и пухлостью, в которых есть что-то сверхчеловеческое — до такой степени, что, говорят, вся сила и витальность левой стороны перетекла в правую. Но левая сторона — сплошная огромная разорванная рана.

Вы, французы, видите только здоровый профиль Германии. Вас подкупает ее быстрое развитие, ее монеты, тяжелые, как будто они из золота, слишком прибыльный торговый баланс. Да и трудящимся здесь лучше платят, они — более дисциплинированные, производят больше, чем в других европейских странах.

Но есть и другой профиль. Граница по Одеру — Нейссе ампутировала всю Восточную Пруссию и половину Западной, Восточная Германия — серая и злобная, Берлин — псевдостолица, вздувшаяся посреди Европы как неисцеляемый гнойник. Процветание Германии — это притча о безногом с крепкими руками.