Энн Ветемаа - Снежный ком

С Калевом, жизнерадостным и самоуверенным, блестящим оратором, Ильме надеялась достичь многого — нет, пожалуй, это было не совсем так… Если бы в те молодые годы кто-нибудь заговорил с Калевом и Ильме о преуспевании, они в ответ только презрительно усмехнулись бы. Эгоизм был им неведом. Еще бы — легко не быть эгоистом, когда волна несет тебя на гребне вперед, к золотящейся радуге! Теперь у Ильме венозные узлы, у Калева живот… Ах, да что об этом говорить! И живут они все в том же нелепом каменном доме, не очень-то уместном в их заштатном поселке, Ильме все так же ведет бесконечную войну с молью, необъяснимым путем вылезающей из-под полов их двухкомнатной квартирки. Как тут не поверить в учение древних греков о рождении живого из неживого: выходит, моль дитя гипса и штукатурки.

Неприхотливая Ильме приноровилась тихо, но въедливо брюзжать. Временами она бывает весьма иронична, особенно когда семья знакомого тракториста или скотницы покупает «Жигули-люкс» или строит финскую баню. Да, широко зажили колхознички и мелиораторы: строят суперсауны, колхоз обзавелся роскошной яхтой — так она и гниет где-то на берегу Чудского озера, плавать некому. Каждый может себе что-нибудь позволить. Калев одно время всерьез собирался купить мопед, на большее лектор-библиотекарь не тянул, но, когда он поделился своими планами с Ильме, она хмыкнула так, что у Калева сразу отшибло всякую охоту к приобретательству. Лишних денег у него не водилось, уважали его — это верно: частенько сиживал он в президиумах и жюри, районная газета иной раз печатала какую-нибудь его статейку, но это тянулось почти двадцать лет, и в душу все ощутимее закрадывалось чувство безысходности.

Чтобы избавиться от него, Калев изо всех сил старался быть в центре внимания, но все срывалось. Он сделался посмешищем, чуть ли не героем анекдотов, и что хуже всего — над ним посмеивалась даже Ильме. Не от души, нет, в это Калев не верил, скорее, чтобы поддеть его. Да разве не делал Калев Пилль всего, что было в его силах? А неудачи все громоздились. У него возникло странное ощущение — такое бывает у прыгунов в высоту, когда перед самым разбегом начинает подрагивать нога. Тут не до самодовольства — поколеблена была вера в себя. Как ни крути, а каждому прыгуну судьбой определена высота, которая так и остается непокоренной. Может, и он уже достиг потолка?

Но нет, он не сдастся! Рано списывать его со счетов! Он от времени не отстанет! «Tempora mutantur et nos mutamur in illis» — одна из немногих известных Калеву латинских сентенций. Но его отношение к ней менялось вместе с меняющимся временем.

В юности он не был согласен с этой анемичной житейской истиной: он, Калев, не даст течению увлечь его, а времени — лепить из него все, что вздумается. Потом все казалось уже разумным, диалектичным: к чему стыдиться изменений? Кто не меняется, тот мертв. А совсем недавно он понял: со временем обязательно нужно шагать в ногу, но пришлось признать также, что это ой как не просто. Нелегко понять, что такое истинный прогресс! Не считать же любое изменение типичным знамением времени! Всегда найдутся отщепенцы, преклоняющиеся перед Западом, и с ними Калеву Пиллю не по пути. Это от лукавого! Он видит, что в культурной жизни кое-кто жаждет перегнуть палку. Разве угадаешь, какая палка сломается и когда. Тем более что иногда кажется: палки гнутся, гнутся, а не ломаются. Сколько уже раз Калев попадал пальцем в небо!

Взять хоть историю с Вийей, которую он наставлял как умел. У Вийи, двадцатилетней продавщицы поселкового магазина, страсть к актерствованию: Вийя любит декламировать, и когда она попросила составить ей программу к районному смотру, Калев рьяно взялся за дело.

Юхан Лийв — поэт, бесспорно, великий, но приевшийся, решил Калев и посоветовал девушке взять Юхана Смуула. «Чтобы яблони цвели» — то, что надо! Ну, разве это может не понравиться? Образ обугленной яблони еще в молодости глубоко запал ему в душу. Великое искусство не стареет, решил он, и Вийя, поколебавшись, согласилась. В придачу Калев выбрал два мудрых стихотворения Айры Кааль и отрывок из Маяковского.

По вечерам они работали в библиотеке, и хоть Ильме была явно не в восторге, но в работе — святая святых — Калев был тверд как кремень. В успехе он не сомневался: не первое место, так уж какой-нибудь диплом Вийе обеспечен — у девушки мягкий, звучный альт, и поэзию она понимает отменно, бедная обугленная яблоня вызывала слезы на глазах у продавщицы, таких милых, таких доверчивых глазах, что заглядывать в них слишком глубоко Калев не рисковал. Зимними вечерами, провожая ее на автобус, Калев поддерживал девушку под локоток, и Вийя, смородинноглазая Вийя, тому не препятствовала. И вот настал день конкурса. Калев пойти не смог, но результатов ждал с нетерпением.