Энн Ветемаа: Усталость

— Иногда люди шли на смерть и не по таким крупным поводам, а только ради того, чтобы спасти лишь двух-трех друзей. Это куда труднее.

— Христос был Сыном Божьим и все-таки любил людей, — упрямо повторил старик.

— А вы уверены, что люди этого стоят? Уверены, что любовь к людям так уж красит бога? С тем же успехом это можно счесть и божественной слабостью.

— Ах, оставьте!.. Так нельзя рассуждать. Разум тут бесплоден. Это как с музыкой: если она ничего у нас не вызывает, значит, это в вас чего-то недостает, а не в музыке. Да, разум тут бесплоден… Мне уже пора… И двери надо закрыть.

Он повернулся. Я снова увидел большой зеленый кочан и бутылку молока в потертой хозяйственной сумке.

— Минуточку! Хочу вас еще о чем-то спросить. Он остановился. Ресницы у него были белесые.

Одно веко нервически подергивалось.

— А если бы опять представилась возможность воскресить этого вашего Христа, но при условии, что распнут вашу жену?..

— У меня нет жены, — прервал он меня.

— Ну, тогда мать. Ваша мать жива?

Старик кивнул, задумался на миг, потом сделал шаг ко мне и сказал совсем тихо:

— Зачем вы меня искушаете? Таких вопросов задавать нельзя.

— Все-таки ответьте.

— Я … я не знаю …

— Ах, не знаете! Значит, вы почти готовы… Меня вдруг охватила непонятная непреодолимая злость. Этот кочан в его сумке — по-своему даже трогательный и вызывающий жалость — показался мне внезапно омерзительным. Седовласый пожиратель капусты! Заучивает хоралы, чтобы греться в лучах Великого Света, чтобы обрести Мир. Но что это за мир, если ради него почти готовы убить родную мать? Какие же все мы, люди, жалкие тупые козявки! Нас терзали, нет, мы сами себя терзали тысячелетиями, а в наших черепах все еще никак не умещается та простая мысль, что нет на свете такой вещи, такой идеи, ради которой… Ах!.. Я сплюнул. Сплюнул на пол храма, сам от этого смутился и кинулся к двери чуть не бегом. Стыд и тоска.

Старичок даже рот разинул. Он вскинул испуганно руки и крикнул мне вслед:

— Что с вами? Что с вами такое?

Ветер остудил мою голову, и я понемногу успокоился. Черт бы побрал эти нервы, — в последнее время они совсем, совсем сдали. Бедный капустоед! Он же мог схватить инфаркт. Когда он начнет варить сегодня суп в своей холостяцкой берлоге (я почему-то уверен, что у него жалкая холостяцкая комнатенка и общая кухня, где самодержавно властвует какая-нибудь толстая матрона), да, когда он там начнет шинковать свою капусту, которую я чуть не наподдал ногой, у него наверняка будут дрожать руки, да и вообще он будет сам не свой. Но раньше, чем задремать, он, возможно, — нет, обязательно сложит руки и будет просить у Всесильного милосердия к несчастным и заблудшим детям человеческим, которых Иегова в своем могуществе решил покарать, лишив их спасения и душевного мира.

И зачем я так? Сперва Рауль, потом этот капустоед… Не было смысла изощряться даже над Раулем — он попросту родился тупицей и ничуть в этом не виноват. А не разыскать ли его? Не вернуться ли в кафе? Ну нет, не стоит… Прочту ему как-нибудь парочку неопубликованных стишков, и хватит с него. Я уже не раз так поступал, и каждый раз он бывал очень горд и растроган. Да, растроган, несмотря на то, что стихи совсем до него не доходят. Но часто именно то, что не доходит до людей, и трогает их. Так уж это повелось, и не только со стихами.

Я спустился с Вышгорода, на этот раз по Длинной Ноге Выходит, я затем лишь и забрел на эту гору, чтоб наделать глупостей.

Длинная Нога мне нравится. Правда, только по вечерам. Занятно, что большинство вещей нравится мне именно по вечерам. Наверно, это плохой признак …

Эти деревья на стене кажутся какими-то иллюзорными на фоне вечернего неба: высокие, стройные. Не попытаться ли написать про них стихи. Был случай, когда я залез спьяну наверх, чтобы потрогать их. Дурацкая была идея, но я подумал, расчувствовавшись, что еще никто к ним, бедненьким, не прикасался. Вот я и гладил их стволы, и любовался ими, да и самим собой, видимо, тоже. Маловероятно, что я залез наверх только ради деревьев… Ха, очень им нужно, чтоб их лапали! Снизу это большое здание напоминает немного Тартуский университет и вид у него тоже довольно сказочный: видимо, так и полагается выглядеть полноценному воздушному замку. Но это никакой не воздушный замок, а вполне земное учреждение: то ли министерство, то ли нечто подобное. Воздушный замок, в котором щелкают на счетах!

На Длинной Ноге было безлюдно. А там внизу, за теми воротами, мне придется окунуться в вечернюю суету городского центра, там «Волги» обдают прохожих фонтанами грязи, а толпа мечется, словно в горячке. Мне не захотелось вниз … Не повернуть ли лучше назад, не пойти ли и не посидеть в саду Датского короля? Центр Таллина, как центры всех городов, кажется красивым лишь сверху.