Энн Ветемаа - Пришелец

Итак, в этот вечер молодой человек прогуливался в беднейшей части города, в предместье, как сказали бы люди старшего поколения, подняв воротник и нахлобучив шапку, ибо шел снег, густой и липкий по случаю оттепели, и, попадая на ресницы, оставался на них, так что окружающие предметы расплывались. Старые деревянные дома, бурые рабочие казармы как-то особенно жались к земле. Окна мерцали вроде бы совсем по-другому, по-особенному желтовато, в большинстве из них горели не лампы, а свечи, и косые тени от елок изламывались на потолках.

На узких улочках, тихих и пустынных, лишь изредка попадались запоздалые путники. Они пробирались, втянув голову в плечи, сквозь тесные щели, потому что именно такими представлялись под низким небом эти улочки, зажатые темными домами. Поздние прохожие шагали торопливо, сгорбив спину и потупив взор, будто пребывание на улице было сегодня чем-то запретным.

Таким образом, молодой человек шел почти в одиночестве, при желании мог заглянуть в любое невысокое окошко и увидеть сквозь реденькие занавески комнатку с елкой, свечами, ангелочками из станиоля и конфетами в целлофане, висящими на ветках. Вокруг елок люди сидели, сложив руки, удивительно тихо, и смотрели на оплывающие свечи, которые в рождественский вечер производят совершенно иное впечатление, чем в новогоднюю ночь. В глазах ребятишек мог застыть своеобразный страх (впрочем, едва ли различимый с улицы), да, совершенно необъяснимый страх, хотя еды на столах было больше обычного, в том числе даже коврижки и овсяное печенье, далеко не всегда им доступное.

А снег все падал, налипал на окошки, и молодому человеку уже было трудно разглядеть, что делается в комнатах. Да ничего такого там не делалось, все выглядело словно в стоп-кадре, напоминало пожелтевшие рождественские фотографии из альбома в бархатном переплете.

А потом, почти повсюду одновременно, затянули рождественские славо-словия. Пели о Вифлееме и о пастухах, и о представшем им ангеле, и о славе Господней, что осияла их. Удивительно протяжные были рождественские пения, и у молодого человека защемило на душе. Мужчины с мозолистыми руками, женщины, что ссорятся в молочных и развешивают белье в узеньких дворах, обнажая икры с узлами на венах, — все они заключили сегодня нечто вроде соглашения и сидят повсюду одинаково. А рождественские славословия всплывали к небу, поднимались над крышами, будто дым из трубы в безветренную погоду, и улетали прямо вверх.

Итак, розочка распустила лепестки, три волхва, представители трех рас — белой, желтой и черной — пришли ей поклониться, и люди пребывали в радости, хотя наперед знали, что все это однажды приведет к Голгофе.

Может быть, молодой человек увидел во дворах собак, которых в праздничный вечер не пустили в дом и которые, слыша те самые песнопения, скулят приниженно под дверями и просятся внутрь. Только их не пускают, и они, примостившись на ковриках, боязливо поднимают морды к небу и одна за другой подвывают пению. Собаки поют о своей собачьей жизни, и в их глазах проступает некая туманная смесь осознания и душевной боли, и мотив собачьих песен тоже грустный-прегрустный.

Так провозглашал с кафедры священнослужитель, старый человек, у которого мерзли ноги, потому что в церкви не топили, а народу собралось мало, поскольку те, кто решил сегодня сходить в церковь, предпочли направиться в центр города, где большие елки с электрическими свечами, где Божье слово произносят благочинный и епископ, люди гораздо более кpaсноречивые, чем этот старик, стоящий на шаткой кафедре и страдающий от холода, несмотря на то, что поддел две пары шерстяных подштанников. И еще на носу пастора время от времени появляется капелька, чистая и прозрачная капелька, которую он незаметно смахивает рукавом талара. А на груди епископа там, в центре города, крест из чистого золота!

В церкви, куда молодой человек вошел после некоторых колебаний, в основном молились старые бедные люди, которым просто не уйти далеко от дома на своих непослушных ногах. Пахло целебными средствами от ревматизма и лекарственными травами, а может быть, чесноком — хорошим и дешевым снадобьем от всех недугов.

Пожалуй, были здесь и дети. Только они производили впечатление пожилых людей, маленьких стариков и старушек. По всей вероятности, благодаря своим слишком длинным пальто преимущественно темных тонов. Довольно определенно можно утверждать, что их одежонка не очень умело перекроена из отцовских и материнских обносков.