Энн Ветемаа - Пришелец

— Вот на память от него осталась цепочка от часов, — вздохнул Себастьян, потрясая серебряным сувениром, свисающим из жилетного кармашка. Он вынул часы, и лицо его вытянулось. А когда проверил завод, недоумение сменилось мучительной гримасой.

— Накрылись часики! — застонал он. И поведал молодому человеку, что они были ему особенно милы, тaк кaк иx удалось стибрить у брата уважаемого главы нашего государства.

— Они даже лунные фазы показывали… Какого черта вы так небрежно запихивали меня в холодильник, государь мой? Я требую возмещения убытков!

— Мертвые не могут требовать возмещения убытков! — сурово отрезал молодой человек. — Да и на что вам часы в подземном царстве?! Есть основания полагать, что в загробном мире господствует совсем другое, отличное от земного исчисление времени. — И он вполне справедливо заметил, что достаточно хорошо знаком с живописью старых мастеров. В ней великое множество сцен в аду, в пургаториуме, а также самых разных dаnsе maсаbrе, по-нашему говоря, плясок смерти, но нигде, ни у одного персонажа нет карманных часов. А вот песочные часы — совсем другое дело…

Однако никакие аргументы не возымели действия — Себастьян Семимортуус Первый был безутешен.

Возникла пауза. Молодой человек смотрел в окно.

По небу безмятежно плыли облака, в спокойной самоуверенности лило свой свет солнце, а на равнодушных деревьях, пребывающих в счастливом неведении, набухали почки. Почки набухали, и их нисколько не интересовало, зачем они это делают.

Весна зевоту навевает. Но сколько можно зевать: с этим Семимортуусом надо предпринять что-то радикальное. Избавиться от него. Прикончить еще раз? Астральное тело прикончить?.. Нет, это уже полный абсурд!

Между тем Себастьян тоже подошел к окну. Здесь от него не так сильно пахло. Они помолчали. За окном на железный скат капала талая вода, ветерок шевелил занавески, и Земля вращалась вокруг своей оси с таким уклоном, что они медленно, но верно продвигались к весне.

И тут вдруг молодой человек заметил, что Себастьян плачет. В полном смятении он поинтересовался причиной.

— Ox, я так несчастен, — всхлипнул Себастьян, и из его левого глаза, подернутого паутинообразной патиной, покатились крупные слезинки, они текли по щеке и исчезали в реденьких усиках. — Я жил как свинья, как грязный шакал, ой — на всей нашей земле, кажется, нет твари, с которой я мог бы себя сравнить. Я доносил на людей, я торговал своей кровной дочерью, которая так прелестно поет "Are you sleeping?", подставлял ее, чтобы заработать на триппере. Ну почему я был такой скотиной? И вот я мертв, но даже душа моя смердит. Меня ждет пургаториум. Я уже не смогу исправиться. Поздно! Какая невозместимая потеря! В этом прекрасном мире мне следовало вести более достойную человека жизнь! — Себастьян оперся о подоконник, его голос креп: — Всмотритесь в этот мир! Он же одухотворен! Всмотритесь и вслушайтесь!

По такому случаю вместо навевающей дрему весны как нельзя лучше подошла бы августовская ночь, что уже было однажды, тихая ночь позднего лета, напоенная запахами тучной зрелости и близкой осени. Молодая луна, такая теплая, ощутимо податливая, отливала оранжевым цветом, казалось, сожми ее в кулаке, и потечет нечто вроде апельсинового сока. Легкий ветерок клонил к окну ветку клена, зелень листьев ярко сверкала в направленном свете лампы. Себастьян сорвал листочек и рассматривал жилки, несущие Жизнь. Пальцы покрылись легким клейким слоем, и он понюхал их с жадной нежностью. Тут на подоконник вполне мог опуститься золотисто-желтый жук. Его крошечные щупальца напоминали проволочные прутики на метле трубочиста — непременном атрибуте всех старых бородачей, жизнерадостных борцов с сажей, какими их изображали на рождественских открытках былых лет.

Порой жук останавливался, навастривал свои щупальца-антенны, очевидно, с целью рекогносцировки, чтобы затем поспешить дальше, снова остановиться или закрутиться на месте, словно танк с подбитой гусеницей. Нам не дано было постичь его намерения, хотя едва ли стоило начисто их отрицать.

— А если еще закрыть глаза и капельку подождать, то возникнет ощущение, словно в тебя что-то вливается. Вы ведь тоже чувствуете, не так ли?

Склонив голову набок, молодой человек взглянул на Себастьяна Семимортууса Первого, который стоял возле окна побелевший и счастливый.

И тут пожилого господина слегка повело, впрочем, за подоконник он все же не ухватился. Уж коли дойдет до излияний, так хоть ведро подставляй. И нашего молодого человека подхватил прилив сочувствия, умиления.