Константин Семёнов - Грозненские миражи

Казалось, они попали в некое пространство, где действовали могучие, не знающие жалости законы, и эти законы заставляли их двигаться по раз и навсегда начертанным орбитам. Словно кто-то, почти всемогущий, играл ими, то отдаляя на сотни световых лет, то сближая почти вплотную. И каждый раз, довольно ухмыляясь, в самый последний момент дёргал за невидимые ниточки, не позволяя пересечься. Играл, как кометами, движущимися по навечно прописанным путям. Вот только кометы не умеют думать, не способны страдать. Что ж — наверное, тем интереснее игра.

Каждый раз повторялось одно и тоже. Некоторое время они не замечали никого и ничего вокруг, упиваясь ощущением почти полного счастья, и казалось, что ещё чуть-чуть, встанет на место последний элемент головоломки — и счастье будет полным и безграничным.

— Павлик!.. Ты так долго не звонил. Четыре дня…

— Сто пять часов.

— Долго! Мне казалось, что я всё время слышу телефонную тишину, каждую минуту. Знаешь, такой треск, когда…

— …Когда оборваны провода, и только тихий треск во всём мире. Знаю, Аня, я тоже его слышал всё время. И ещё темнота, такая противная темнота…Сумерки.

— Не надо!

— Не надо. Это тебе.

— Какие красивые цветы! Павлик…Ты извини меня, пожалуйста. Я правда не взвешиваю и не сравниваю, а если иногда, то ведь только…Я не буду больше. Постараюсь.

— Аня, это ты меня извини! Давай забудем! Куда ты хочешь? Хочешь, на вечер пойдём в институт?

— Да, Павлик, забудем! Нет, я никуда не хочу. Пойдём в Трек?

Но проходило это самое «чуть-чуть», и никаких новых элементов не находилось. И те же самые законы, что заставляли их стремиться друг к другу, внезапно меняли плюс на минус. А может, и не внезапно — может, всё было давным-давно просчитано невидимым дирижёром? Может быть.

— А чего ты хочешь? Ты же молчал всё время — маме приходилось из тебя слова вытягивать! И папе. Ты не хотел им понравиться?

— Хотел, но… Аня, видимо, я не умею всем нравиться.

— Это не все — это мои родители! Может, не хочешь?

— Что ты имеешь в виду? Договаривай.

— Пожалуйста! Я заранее сказала тебе, о чём они любят поговорить. Разве это сложно — поддержать разговор на нужную тему, пошутить, сказать пару комплиментов, наконец! Посмотри, как Валя…

— Опять?! «Посмотри, как Валя! А вот Валя! Валя это делает запросто!» Опять весы?

— Я просто хочу, чтоб ты стал решительнее, чтоб поверил в себя!

— Зачем?

— Что значит «зачем»? Мужчина должен быть таким!

— Чтоб нравиться женщинам?

— Хотя бы!

— Как Кулёк? Он и скажет всегда, что надо, и подарит, чего ни у кого нет. А комплимент — это для него, вообще, как два пальца…. Извини. Твоей маме нравятся его комплименты? А тебе? Что ты чувствуешь, когда он говорит тебе комплименты? Много это на твоих весах?

— Что ты несёшь? Просто приятно, как любой женщине.

— Просто? Или отблагодарить хочется? А как отблагода…

— Паша! Ты делаешь мне больно.

— А ты? Ты не делаешь? Или «мужчине» не может быть больно?

— Может, но он в любом случае не должен делать больно женщине! Тебе, похоже, этого пока не понять!

— Почему?

— Чтоб быть мужчиной, мало уметь хорошо драться, Павлик!

И начинался следующий цикл. Три дня, пять дней, неделя — с каждым разом период увеличивался. Им казалось, что всё теперь состоит из этих циклов. Вся жизнь. Весь мир.

Конечно, им это только казалось.

Вокруг всё шло своим чередом, как и всегда. Страна привычно выполняла очередную пятилетку или делала вид, что выполняла — разобраться в этом не мог уже никто. Стране, естественно, не было до них никакого дела, впрочем, так и должно было быть.

Не было до них дела и городу: он тоже жил привычной жизнью. Так же текла Сунжа, разве что стала почище вода. Так же висел летом над центром смог от нефтезаводов, и плавился от жары асфальт. Так же галдел допоздна центральный рынок, который в городе никто кроме как «базар» не называл. В крайнем случае — зелёный «базар», с ударением на первом «а». Так же выстраивались автомобильные пробки у Совмина, и всё упорнее становились слухи о скором строительстве нового моста. Так же шумели клёны, платаны, акации и «вонючки» — айланты.

Никто не замечал странных орбит двух всё более теряющих друг друга людей. Разве что росший по-над Сунжей айлант и два его «побратима». Но айлант был всего лишь деревом и сделать ничего не мог, хоть и очень хотел. А двое других…

Двое других не заметить, конечно, не могли. Заметили.

Витька даже попытался поговорить с Пашкой. Нет, не помочь — просто ему было любопытно, что происходит. Попытался, получил резкий отпор, обиделся и больше к этой теме не возвращался. На этом его роль кончилась. Пока.