Кристофер Ишервуд - Прощай, Берлин

Последовала пауза.

— Вас не шокируют мои слова? — вдруг спросила Наталья, — что я буду жить с человеком не расписанной.

— Нет, конечно, нет.

— Поймите меня правильно, пожалуйста. Я не восхищаюсь женщинами, которые меняют мужчин, как перчатки, — вот так, — Наталья сделала недовольный жест, проиллюстрировав свои слова, — они просто ненормальные, я так считаю.

— Вы не думаете, что женщина может позволить себе менять свои решения?

— Не знаю. Я не разбираюсь в этих вопросах… Но это ненормально.

Я проводил ее домой. У Натальи была привычка дойти до самого порога, а затем стремительно пожать руку и юркнуть в дом, хлопнув дверью перед вашим носом.

— Вы мне позвоните? На следующей неделе? Да?

Я еще слышу ее голос. Но вот дверь хлопнула — она ушла, не дожидаясь ответа.

Наталья избегала всяких контактов — прямых или косвенных. Например, не любила болтать со мной на пороге. Я заметил, что она всегда старается за столом сесть напротив. И не выносила, когда я подавал ей пальто.

— Мне ведь еще нет шестидесяти, мой дорогой сэр!

Если при выходе из кафе или ресторана она видела, как я скольжу взглядом по крючку, на котором висело ее пальто, она мгновенно бросалась к нему и несла его в угол, как зверь свою добычу.

Однажды вечером мы пошли в кафе и заказали две чашки шоколада. Когда его подали, мы обнаружили, что официантка забыла ложечку для Натальи. Я потягивал свой шоколад, а потом помешал его. Казалось естественным предложить мою ложку Наталье, и я был удивлен и слегка раздражен, когда она с досадой отказалась от нее. Ей претил даже такой неощутимый контакт с моими губами.

Наталья купила билеты на концерт Моцарта. Но вечер не удался. В строгом Коринфском зале было прохладно, глаза слепили традиционные софиты. Блестящие деревянные стулья были аскетически жесткими. Публика взирала на происходящее, как на религиозный обряд. Ее твердолобый, напыщенный восторг давил как головная боль: я не мог ни на секунду отвлечься от этих беспросветно серьезных лиц. И, несмотря на музыку Моцарта, никак не мог отделаться от мысли: «Что за нелепое времяпрепровождение!»

Я возвращался усталым и угрюмым, что привело к небольшой размолвке с Натальей. Началось с того, что она заговорила о Хиппи Бернштейн. Именно Наталья подыскала мне работу у Бернштейнов: они с Хиппи ходили в одну и ту же школу. Несколько дней назад я дал Хиппи первый урок английского.

— И как она вам понравилась? — спросила Наталья.

— Очень понравилась. А вам?

— Мне тоже… Но у нее есть два больших недостатка. Вы, наверное, их еще не заметили?

Поскольку я не отозвался, она серьезно добавила:

— Вы знаете, я бы хотела, чтобы вы мне честно сказали, в чем мои недостатки.

В другом настроении вопрос показался бы мне забавным и даже трогательным. Но сейчас я подумал: «Напрашивается на комплимент», — и огрызнулся:

— Не знаю, что вы имеете в виду, говоря о недостатках. Я не сужу о людях по их оценкам за четверть. Лучше спросите кого-нибудь из своих учителей.

На несколько минут она замолчала. Но затем снова заговорила. Прочел ли я что-нибудь из ее книг?

Я ничего не прочел, но сказал:

— Да, Якобсена «Фру Мария Груббе».

И что я о ней думаю?

— Очень хорошая книга, — буркнул я, чувствуя себя виноватым.

Наталья пристально посмотрела на меня.

— Боюсь, вы очень неискренни. Вы не сказали главного.

Внезапно я взвился как мальчишка.

— Конечно, нет. А почему я должен говорить главное? Я устал от споров. Я не собираюсь говорить ничего вразрез вам.

— Но если так, — она была действительно смущена, — нам нет смысла заводить серьезные разговоры.

— Конечно, нет.

— Тогда, может, нам вообще не разговаривать? — спросила бедная Наталья.

— Самое лучшее для нас, — сказал я, — мычать, как коровы на ферме. Мне нравится ваш голос, но мне совершенно безразлично, что вы при этом говорите. Поэтому лучше всего нам издавать звуки «му-у, ав-ав и мяу».

Наталья зарделась. Она была поражена и глубоко задета. Затем, после долгой паузы, она сказала:

— Да, понимаю.

Когда мы подошли к ее дому, я попытался помириться и обернуть все в шутку, но ничего из этого не получилось. Домой я ушел ужасно пристыженный.

Однако через несколько дней Наталья позвонила и пригласила меня на ланч. Она сама открыла мне дверь, — очевидно, ждала звонка — и приветствовала меня восклицанием:

— Му-у! Ав-ав! Мяу!

На мгновенье мне показалось, что она сошла с ума. Потом я вспомнил нашу ссору. Но Наталья, разыграв эту сценку, готова была помириться.