Хуан Онетти - Манящая бездна ада. Повести и рассказы

Итак, мы направились к почтово-телеграфному пункту, с каждым шагом удаляясь от Санпаули.

Теперь представим себе, что fräulein за телеграфной стойкой родилась лет сорок или пятьдесят назад и что ее очки, морщины, рот в виде бледного, горестного полумесяца, голос мужчины-педераста, были, как и ее душа, продуктом скудной почвы, нелепой любви к труду и к исполнительности, продуктом нерушимой честности, которую подкрепляла тайна, обещаемая и охраняемая литерами «Т. Т.».

И вот послание, достаточно быстро переведенное с пухатского диалекта через посредство моего моряцкого английского на идеальный немецкий означенной fräulein, гласило примерно следующее: «Марии Пупо. Пухато. Санта-Мария. Поздравляю, желаю счастья. Матиас».

Она написала это через три копирки, получила три или четыре марки и выдала нам копию и квитанцию.

Мы опять оказались на улице, был час самого острого голода по обеду, и все трамваи дружно мчались в Санпаули, к его удовольствиям. Теперь я уже слышал не голос телеграфиста Матиаса, а голос моего голода, моей слабости, моей умиротворенной ностальгии. Но голос Матиаса сказал:

— Послушайте, Мичел, вы в графологии разбираетесь?

— Когда-то притворялся, будто разбираюсь. Но по-настоящему никогда ее не знал.

— Но все же кое-что вы знаете, хоть чуть-чуть. Вспомните лицо этой женщины.

— М-да.

— Мне оно тоже не понравилось. Три марки и сорок один пфенниг — это же больше доллара. А она ведь не отстучала телеграмму на аппарате, она написала ее авторучкой, и вот копия. Взгляните, хотя вы и отнекиваетесь.

Мы стояли на перекрестке, на меня напал страх, что день начинается с пустым желудком. Мне хотелось поколотить его, но я не смог, только выругался и потащил его за руку.

Что угодно, лишь бы поесть — но в Гамбурге, на самом неожиданном углу, всегда найдется какой-нибудь delikatessen. [37] Delikatessen (нем.) — здесь: закусочная. Пиво и скандинавские бумажные тарелочки. Там, на столике, придерживая большими пальцами, Матиас развернул копию телеграммы Марии Пупо, в Пухато.

— Посмотрите спокойно, — сказал Матиас. — Во-первых, у этой женщины лицо злобной, хитрой бестии, в чем вы со мной согласны.

Я выпил пива, набил рот морскими тварями неведомых мне названий и поддался внезапному, неодолимому восхищению тонким умом Матиаса, открывшимся мне в награду за сорок шесть дней, в течение которых я обжигал себе руки в корабельных недрах, зная, что в этой же скорлупе, на тех же волнах, отделенное лишь тонкими стальными и деревянными перегородками, плывет безутешное уныние человека в радиорубке.

— Для начала — лицо, — продолжал Матиас. — А теперь займемся графологией, и хотя вы упорствуете, что ее не знаете, то и другое совпадают, тут и спорить нечего. И в результате, уж извините, эта немка хочет меня надуть. Точнее, уже надула и присвоила деньги — что меня не волнует, денег у меня много, — и никакой телеграммы не отправила. Сужу по ее лицу, по ее почерку, потому что я дипломированный радиотелеграфист и кое-что в этом смыслю.

Моряцкий английский — это язык универсальный, и я всегда подозревал, что нечто подобное являет собой виски на всех широтах и долготах — в радости и в горе, в усталости, в скуке. Да, Матиас — сумасшедший, и рядом нет никого из ближних, чтобы разделить с ним изумление и радость открытия. Короче, я согласился с ним, кивнув, отставил кувшин с пивом и попросил виски. Подавали его так: бутылка, ведерко с кусочками льда, сифон с содовой.

И не было рядом ни единого друга, чтобы шепнуть ему на ухо о поразительном безумии Матиаса, который решил на минуту помолчать, поглощая дары моря и пиво.

Внешне он был тот же — на десять лет старше меня, длинный нос, бегающие глаза, тонкие, кривящиеся губы вора, мошенника, склонного ко лжи, невысокий ростом, тщедушный, с висячими мягкими усами. Но теперь он явно сошел с ума и бесстыдно обнаружил закоренелое и затаенное безумие.

Уже перевалило далеко за полдень, когда я решил прервать его бесконечные повторения насчет лиц, интуиции, значков над буквами.

— При свете звезд мы в плавание выходим, — сказал я. — И поскольку у вас так много денег, самое лучшее, единственное, что вы можете сделать, коли так свято чтите день рождения вашей невесты, единственное, что вы можете сделать, это вернуться к чудовищу «Т. Т.» и попросить соединить вас с Пухато по телефону.

— Из Гамбурга? — спросил он горько, с беспощадной иронией гонимых судьбой.

— Да, из Гамбурга, по «Т. Т.». Я тысячу раз так делал. Слышимость лучше, чем если бы вы говорили из самой Санта-Марии.