Хуан Онетти - Манящая бездна ада. Повести и рассказы

Не глядя на спутницу, устремив взгляд вдаль, словно в другую часть света, бросил:

— Пошли!

И, видя, что она беспрекословно повинуется, словно надеясь на что-то, неожиданно спросил:

— Вам не приходилось бывать в Южной Африке?

— В Африке?

— Да, на юге Африки: колония дель Кабо, Трансвааль… [14] Cabo de Buena Esperanza — Мыс Доброй Надежды; Трансвааль — провинции Южно-Африканской Республики.

— Нет, это… очень далеко?

— Еще бы! Несколько дней пути!

— А кто там живет — англичане?

— В основном англичане, а вообще-то — разные народности.

— И вы там были?

— А как же!

Выражение его лица изменилось, будто от тяжелых воспоминаний.

— Я прожил в Трансваале… да, почти два года.

— Then, do you know english? [15] Тогда вы знаете английский? (англ.).

— Very little and very bad. [16] Совсем немного и плохо (англ.). Вернее, я совсем позабыл английский.

— А чем вы там занимались?

— По правде сказать, весьма необычным делом; чтобы этим заниматься, и языков-то знать не надо.

Она шла рядом, то и дело оборачиваясь к Бальди, будто хотела попросить его о чем-то и не решалась; так ничего и не произнесла, лишь нервно передернула плечами. Бальди искоса взглянул на нее и улыбнулся своей выдумке насчет работы в Южной Африке… Сейчас, наверное, половина девятого. Он вдруг ощутил стремительный бег времени, и ему показалось, что он уже в салоне парикмахерской: сидит, развалившись в кресле, закрыв глаза, и вдыхает ароматы разных одеколонов, в то время как теплая пена обволакивает его лицо… Выход все же был: эта женщина должна исчезнуть. Без слов, без объяснений, просто убежать, с расширенными от ужаса глазами… «Ну что, познакомилась с необыкновенным мужчиной?!»

Остановившись, Бальди наклонился к ней:

— Мне незачем было изучать английский, ведь пули говорят на своем языке, понятном всем. В Трансваале — это на юге Африки — я охотился на негров.

Она явно не поняла и улыбнулась, часто моргая:

— Вы охотились за нефами? За черными мужчинами?

Бальди почувствовал, что сапог, вступивший на землю Трансвааля, увязает все глубже; он попал в дурацкое положение. Но широко распахнутые голубые глаза вопрошали с таким жадным интересом, что остановиться он уже не мог: ему захотелось ее утешить.

— Да, я занимал ответственную должность: охранял алмазные копи. Богом забытое место. Каждая смена работала по полгода. Но служба выгодная — платили в фунтах. И, несмотря на одиночество, я не скучал. Иногда, например, кто-то из негров пытался сбежать, прихватив необработанные бриллианты — мутные камешки, мешочки с алмазной пылью. Но ведь кругом — колючая проволока под током. А также я — в любую минуту готовый развлечься и охладить порыв чернокожего лентяя. Очень забавно, уверяю вас! Пиф-паф, и негр, кувыркаясь в судорогах, заканчивает свой путь.

Теперь женщина нахмурилась, опустила глаза, взгляд ее потерянно блуждал на уровне его груди.

— Вы убивали негров? Стреляли из винтовки?

— Из винтовки? Нет, охота на чернокожих бездельников ведется из пулеметов марки «Шнейдер». Двести пятьдесят выстрелов в минуту.

— И вы могли?

— Ну разумеется! И с превеликим удовольствием!

Ну вот, наконец… Женщина отступила, беспомощно оглядываясь, хватая ртом воздух, задыхаясь от волнения. «Вот будет развлечение, если ей придет в голову позвать на помощь!» Но она, обернувшись к «охотнику на негров», робко попросила:

— Пожалуйста, давайте ненадолго присядем вон там, на скамейке…

— Пойдем!

Пока они пересекали небольшую площадь, Бальди предпринял последнюю попытку:

— Вы не почувствовали отвращения? Ко мне, к тому, что услышали? — произнес он с издевкой, скрывающей раздражение.

Женщина решительно замотала головой:

— Нет, что вы… Вы, наверное, так страдали…

— Да вы меня просто не знаете! Чтобы я мучился из-за каких-то черномазых!

— Я хочу сказать… Вы много пережили в прошлом. Чтобы быть способным на такое, чтобы согласиться на подобную работу…

Она была готова положить ему на голову ладонь, моля об отпущении грехов. Посмотрим, есть ли предел сентиментальности этой учительницы-немки.

— В домике, где я жил, стоял телеграфный аппарат, по которому я мог сообщить о любом несчастном случае. Но иногда у меня бывало такое паршивое настроение, так тоскливо на душе, что я никого не извещал. Даже отключал аппарат или нарочно выводил его из строя, чтобы как-то оправдать отсутствие информации на тот случай, если нагрянет инспекция. А убитого негра я как лучшего друга переносил к себе в домик. Несколько дней я наблюдал, как тело его разлагается, становится серым, опухает, вздувается. Я брал книжку, трубку и садился рядом; иногда, если какой-нибудь отрывок казался мне интересным, я перечитывал его вслух. И так до тех пор, пока мой черный друг не начинал вонять уж совсем невыносимо. Тогда я сразу подсоединял аппарат и сообщал о несчастном случае. А сам отправлялся подышать свежим воздухом.