Владимир Глейзер - Hohmo sapiens. Записки пьющего провинциала

Доктор Боровский, однако, слово джентльмена сдержал — ангин у меня больше не было. Сколько я сэкономил на фурацилине, никто не считал.

И вот, не корысти ради, а только волею пославшей мя жены, я попадаю на обследование к этому антитерапевту. Товарищ ученого соседа по хирургической работе доктор Никитин заправил мне через рот метровый шланг с лампочкой, покрутил его вместе с телом испытуемого по часовой стрелке и вынес вердикт: опухоль какого-то «привратника». Немедленно на операцию! Трясущаяся от страха жена, не без участия с намеком поднятых домиком густых бровей ученого благодетеля, вскричала: «Допился — рак!» — о чем оповестила лучшую подругу, а с ней — весь город.

Жители этого города привыкли любить меня при жизни и стали стайками по два-три человека приходить со мной прощаться по старинному русскому обычаю — с бутылкой. От умиления и без уныния я никому не отказывал. Через две поминальных недели я спиртом спалил все кишки и десять дней проходил курс противопожарной терапии. Состояла она в том, что в вену мне вливали полведра кипятку, а в попу засаживали лошадиный шприц витамина В-12. По большому кругу кровообращения дикая боль из вены мчалась навстречу дикой боли из задницы до полного взаимопоглощения в районе живота. После курса такой суперинтенсивной терапии я на всю жизнь перестал бояться боли и мог идти на любую операцию практически без наркоза.

По протекции непререкаемого городского авторитета доктора Боровского меня поместили в блатную палату на два койкоместа «Для ветеранов ВОВ». Аббревиатура означала — Великой Отечественной войны. В свои тридцать шесть на участника даже непобедоносной войны в Корее я не тянул, поэтому сразу подписал в табличку союз «и». Получилось честнее — «Для ветеранов и Вов». Однако на второй койке возлежал тоже не защитник Родины, а старый нападающий нашей литрбольной команды психиатр Вольвич, которого звали вовсе не Вова, а Коля. Доктор Коля специализировался в родном психдиспансере на лечении алкоголизма, о котором знал всё, так как им и страдал почти с детства. В данный момент ветеран любимого порока допился до язвы желудка и ожидал дальнейшей участи, глотая за койкодень, параллельно со спасительными таблетками, пять бутылок магазинного плодово-ягодного пойла в режиме самосозерцания. Меня, стойкого водочника, соблазнять таким суррогатом было бесполезно.

В стране победившего подхалимажа отношение к блатным устойчиво находилось на самом высоком уровне, поэтому нам обоим было хорошо — и сестры, и нянечки, и сами врачи, лучезарно улыбаясь, прекрасно выполняли свою работу, что впоследствии сыграло со мной злую шутку.

День, предшествующий операции, удался на славу. По результатам двух «пулек», сыгранных в ординаторской с травматологом доктором Арановичем и хирургом-дежурантом доктором Иммаевым, я выиграл семьдесят четыре рубля, из которых девятнадцать мне отдал хирург, а пятьдесят пять остался должен травматолог. В десять часов вечера, сразу по окончании преферансного матча, я явился в палату, где пьяно невменяемый психиатр, размахивая руками, кричал, что он просто не смог выговорить фамилию! И поэтому ему вместо меня вежливая, но настойчивая сестра сделала премедикацию, от которой он может заснуть и не проснуться, так как алкоголь и введенные ему в musculis gluteus препараты несовместимы. Через минуту подопытный действительно крепко заснул, сладко чмокая, как грудной младенец, что убедило меня в безопасности произведенного эксперимента, а через десять минут отошел в объятия Морфея и я.

Когда та же сестра рано утром попыталась сделать Лжеглейзеру очистительную клизму, выяснилось, что препараты и плодово-ягодное пойло вполне совместимы. По-видимому, за отсутствием в этом vini даже признаков spiritusa. Расстроенная столь грубой ошибкой сестра, во-первых, объяснила мне, что премедикация — это введение больному всяческих снотворных и успокоительных средств, чтобы он не дергался перед операцией, а во-вторых, узнав, что я проспал крепким сном всю ночь, впендюрила мне куда положено две кружки Эсмарха теплой воды, очистив операционное поле до бессорнякового состояния. Через некоторое время подъехала высокая скрипучая телега, меня раздели донага, прикрыли простынкой и отвезли на экзекуцию. Там надо мной поколдовали анестезиологи, я отключился и пришел в себя только в реанимации.

По отсутствию радости на лице навестившего меня первым доктора Арановича я понял, что операция прошла успешно и ему придется отдавать мне джентльменский карточный долг.