Горан Петрович - Различия

«Струкуту-струкуту-ксс... тутула-тутула-псс... ба-па-бас... плас!» Каждый вечер Негомир менял манеру игры. То едва касаясь упругой кожи Элодии, то резко сотрясая ее тело, то извлекая из нее приглушенные, триумфальные вздохи, то комбинируя все известные ему приемы и получая нечто среднее между тяжелым роком, джазовой импровизацией и древним зовом природы.

И им обоим это нравилось, независимо от того, под какую музыку они проводили время.

«Все джумают, что Отто тупой, а Отто чмеется, чмеется...»

Эти слова, должно быть, слышали многие. Отто пугался из года в год. Прикрывал лицо ладонями. А в промежутках упаковывал посылки и бандероли. В самые тяжелые времена он делал это даже бесплатно. Границы множились, множились государства, чуть не каждый день какой-нибудь город просыпался за пределами или внутри новой страны, почтовые тарифы, как того и требуют правила, повышались... Один только Отто не брал плату в соответствии с «Новым режимом межгосударственного почтового сообщения». Он говорил: «Все джумают, что Отто тупой, а Отто чмеется, чмеется... Какая разница, что это теперь другая страна, между людьми-то все по-старому».

Не брал он денег и за стояние во все более длинных очередях. Тем более с пенсионеров. Просто повторял: «Все джумают, что Отто тупой, а Отто чмеется, чмеется... Отто денежки больше не нужны, на кино у меня есть, а за все другое я уже расплатился».

Ничего он не ждал и от тех, за кого сдавал в окошко конверты с купонами лотерей и игр. Ему не было обидно даже тогда, когда один счастливчик выиграл главный приз, очень дорогой автомобиль. Не обиделся он и тогда, когда этот человек не поблагодарил его ни единым словом. Лишь, как обычно, сказал: «Все джумают, что Отто тупой, а Отто чмеется, чмеется... Я и пешком везде поспею вовремя».

А после смерти Отто выяснилось, что на его сберкнижке в Почтовом сберегательном банке кое-что осталось, и даже немало. Точнее, как раз столько, сколько нужно. Потому что инфляция обесценила почти всё. Под конец бумажная банковская лента, которой были скреплены купюры, стоила больше, чем сами сотни, тысячи, миллионы и даже миллиарды новых банкнот. После того как все пересчитали по курсу и отбросили нули, с точностью до пары [12] Мелкая монета, одна сотая динара. получилось столько, сколько требовалось, чтобы в соответствии с последним желанием Отто кремировать его, купить самую скромную урну, запаковать ее, перевязать бечевкой, запечатать капелькой темно-красного сургуча и послать заказной бандеролью в одну далекую страну. Тот, кто на последней бандероли Отто выводил адрес получателя, тот, кто для уменьшения платежа в графе «Ценность почтового отправления» написал «1 динар», утверждал потом, что этим получателем был не кто иной, как Тршутка.

Но сначала о трех учащихся, которые некогда сидели в четырнадцатом ряду.

Привожу здесь только часть очень длинного списка: Петрониевич... Ресавац... Станимирович

Каждый из них в своем учебном заведении старался не делать одних и тех же смертельно скучных заданий по истории. Сельскохозяйственный техникум. Станкостроительный техникум. Гимназия. Они толком и не знали друг друга. Возможно, когда-нибудь и сидели слева направо в кинотеатре «Сутьеска». Точно одно: однажды история собрала их вместе — на мемориальной доске с именами погибших в войнах девяностых.

Петрониевич (утверждавший, что и так все уже знает, что учить ему ничего не надо) был убит в Хорватии; в свое время он отслужил положенное и числился в резерве, но пошел добровольцем, не мог нарушить клятву, данную Югославской народной армии, и истек кровью где-то на пшеничном поле в Славонии, подорвавшись на противопехотной мине.

Ресавац (который говорил, что у него впереди куча времени, что он все еще успеет прочитать) погиб в Боснии, неизвестно где, как и, судя по всему, за что, его тело так и не было найдено, а идеи, ради которых он решил взять в руки оружие, со временем исказились до неузнаваемости.

Станимирович (тот, что надеялся, что «заторможенная» преподавательница истории не доберется до его имени в списке) был настигнут осколками кассетных бомб НАТО на улице, когда приехал навестить родственников в Нише, бомбы падали в границах допустимых отклонений, всего-то плюс-минус несколько сотен человеческих жизней...

Тршутка. Я уже говорил, что это ее прозвище, потому что имя и фамилию она изменила, когда перебралась за границу. В том, в чем была, то есть в бабушкиной шляпке, бархатных перчатках для дневных выходов, в ожерелье из гематитов и в отечественной джинсовке. Накануне войны. Сначала о ней никто ничего не знал. А потом фотография Тршутки появилась на обложке одного из самых известных глянцевых журналов. Она была снята в окружении безукоризненных, одинаковых лицом и телом красоток. Собственно, единственное их отличие состояло в экстравагантных моделях одежды, созданных самой Тршуткой. Так было написано под обложкой, в большой статье с десятком цветных фотографий, под заголовком «Balcan dreams by Trshutka».