Горан Петрович - Различия

— И только мы воткнули лопаты, чтобы начать копать...

— Как тут...

— Слышим звук, металлом о стекло...

— Мы руками, осторожно...

— Глядим — бутылка. Запечатанная.

— Полная по самую пробку, внутри только один пузырек воздуха, размером с фасолину, меньше, чем в самом точном немецком уровне.

— Я попробовал. Вот это да! Точно, она самая, из Лазовца. Самая лучшая. Лет пятнадцать ей, ей-богу...

— Да уж, он не поскупился. Такое угощение — настоящая редкость.

— Да, знаешь, какие люди бывают, и смотреть на тебя не хотят...

— Чего там, даже стакана воды и рахат-лукума от них не дождешься...

— А этот был человек хороший, широкой души человек.

— Так мы и могилу ему выкопали чин чином, просторную, чтоб ему не тесно было, удобно.

— Да, попотели, но дело на славу сделали!

— Вот только... Как-то мы не поймем... Откуда этот ваш Бодо мог заранее знать не только номер участка, но даже номер захоронения?!

Нужно просто беззаботно передвигаться от точки к точке, следуя плану. Но, несмотря на то что искали многие, искали повсюду, обнаружить план Бодо с указанием расположения «баз» никому не удалось. Хотя бывает, какой-нибудь счастливчик и сегодня случайно натыкается на его запасы «средств для корректировки действительности». Где литр, где поллитровка, где мерзавчик...

И вот еще что. Если на могилах других покойных скорбящие близкие зажигают свечи, оставляют цветы, яблоки, крошечные пирожные, сигареты, газеты, кусочки сахара и другие предметы первой необходимости на том свете, то возле скромного надгробья Бодо кто-то упорно кладет солнечные очки. Дешевые пластмассовые, купленные с уличного лотка. И хотя кто-то другой их через некоторое время крадет, тот, первый, приносит очки снова. Как будто заботится, чтобы Бодо на том свете, даже на время, не остался без них.

Кто? Вейка? Знаю, что он исчез. Небо нахмурилось на западе, в стороне Чачака. Неожиданная летняя гроза застала Вейку посреди главной городской площади. На открытом месте. И хотя он, как всегда, находился по адресу постоянного места жительства, а именно в слишком большом плаще-болонье, номер ХХХL, ему не удалось спрятаться от ветра. В ближайшие банки, магазины или в холл гостиницы «Турист» его бы не впустили. Легкий как перышко, он тут же взлетел, вопреки своему желанию. Только и успел, что бросить из кармана клубок красных шерстяных ниток. Внизу клубок подобрали дети, и теперь Вейка, привязанный за петлю на отвороте, летел, как змей. То вверх, то вниз. Слишком широкий плащ-болонья то наполнялся воздухом, то опадал. Потом снова надувался. Снизу его то подтягивали, то отпускали. Дети играли с Вейкой, как с воздушным змеем.

А Вейка раскидывал в стороны руки и парил. Чего только он не выделывал! Как на воздушном параде. Есть свидетели, которые утверждают, что, освободившись от страха, он кричал сверху: «Эгей, люди, как же здесь хорошо!»

Есть и такие, которые рассказывают, что он выбрасывал из карманов мелочь, что монеты звякали о крыши домов вокруг площади, а Вейка, по мере того как избавлялся от денежного балласта, удалялся от земли все дальше и дальше. А другие добавляли, что там, наверху, он два или три раза надставлял красную нитку, пока у него в кармане оставались клубки.

Тем временем, незадолго до того как ветер стих и упали первые капли теплого летнего дождя, шерстяная нитка оборвалась, и Вейка, теперь неуправляемый, крутясь то вправо, то влево, исчез. Да, к счастью или к несчастью, как раз перед началом дождя, такого крупного, что от него пришлось спрятаться даже птицам, красная шерстяная нитка оборвалась и Вейка в мгновение ока исчез где-то за горизонтом.

Он улетел так далеко, что и не вернулся. Должно быть, по своей воле. Потому что некоторые клянутся, что иногда видят Вейку, то там, то здесь, он летит, он парит в небе, в своем слишком широком плаще-болонье, по-прежнему выкрикивая: «Эгей, люди, как же здесь хорошо!»

Разумеется, есть и такие, кто во все это не верит. Ну и ладно. Пусть не верят. Вейка от этого ничего не потерял.

Драган и Гаги без паспортов бежали в Италию. Там они постоянно переселялись из города в город, чтобы избежать высылки.

Гаги сначала попрошайничал у дверей величественных соборов. Потом нанялся на самую тяжелую, опасную работу на стройках, без договора, без страховки. Разносил ведра шпаклевки для затирки трещин на стенах тех же самых соборов. Несколько раз чудом не пострадал, чудом не свалился с лесов. И тем не менее сверху ему было видно, как прекрасна жизнь. Гаги размышлял, считал, прикидывал, сколько будет у него времени, пока долетит до земли, если сорвется... Десять секунд... Двадцать... Не больше... И поклялся самому себе, что если все-таки упадет, то в воздухе не станет кричать и молотить руками, а будет только смеяться и смеяться, сколько бы ему ни осталось до конца. Жизнь здесь прекрасна, и нужно пользоваться каждым ее мгновением.