Ирина Муравьева - Портрет Алтовити

Шестнадцатого января – он уже собирался уходить – секретарша спросила, подойдет ли он к телефону.

– Кто?

– Просили не говорить. Женский голос.

Он подошел:

– Алло.

Она закашлялась.

– Вы что, простужены? Когда вы вернулись?

– В среду.

– Ну, – сказал он, уже слыша не ее, а только неприятно громкий стук своего сердца, – welkome back! [74]

– Я бы хотела увидеть вас, – прозвучало робко, видно, боялась, что он откажет. – Если у вас есть полчаса…

– Когда? – грубовато, а все потому, что сердце своим стуком мешало ему, перебил доктор Груберт. – Вы что, хотите сегодня?

– Мне все равно.

– Если вам все равно, давайте, как тогда, в шесть часов. Там же. Нет, в шесть я не успею, – он сообразил, что нужно заехать домой, взять дневник, чтобы отдать ей. – Нет, в семь.

– В семь, – эхом повторила она.

Он опоздал на двадцать минут. Дикие пробки, не рассчитаешь.

Она уже сидела за столиком и внимательно смотрела в меню. Похудела, побледнела. Постарела, кажется. Да, постарела. Но спокойна. Тихая, спокойная. Увидела его и привстала навстречу. Доктор Груберт дотронулся до ее щеки холодными губами.

– Вы давно меня ждете?

– Только что пришла.

…Чужая совсем женщина. Уставшая. Красивая, как всегда. О чем нам с тобой говорить?

– Хорошо съездили?

Усмехнулась.

…Не хочу я ничего знать. У тебя своя жизнь, у меня своя. Спросил из вежливости.

– Какая операция у вас была, Саймон?

На сей раз он усмехнулся.

– Сердце. Неожиданно. Я про него и не вспоминал никогда. Но ничего, пока обошлось.

Она вынула из сумочки конверт.

– Мой долг, Саймон. Спасибо.

Он стал малиновым. Нужно взять. Не заострять на этом внимания.

– Спасибо. Зачем было торопиться…

Сунул конверт в карман пиджака.

– Что мы заказываем?

Теперь углубились в меню оба. Та же самая официантка с золотистыми веками остановилась над их головами в своем розовом, с черными разводами, кимоно.

– Вино будем пить? Или лучше сакэ?

Ева пожала плечами:

– Все равно.

– Тогда два сакэ, пожалуйста.

Принесли сакэ.

– За вас. Рад, что вы вернулись.

– Саймон, не проклинайте меня.

– «Проклинайте»! Объясните мне: зачем вы все это сделали? Ну, я имею в виду: пришли ко мне, дали этот… – он запнулся, вынул из портфеля синюю тетрадь, положил перед ней. – Зачем вам все это понадобилось? Если вы все равно собирались ехать в Москву, и там…

Смотрит на него исподлобья.

Какая все-таки она прелестная. Вот уж, действительно, лицо.

А что у нее внутри?

– Я, наверное, – она сморщилась, борясь с подступившими слезами, – я хотела… Нет, не могу.

Заплакала все-таки, оглянулась на официантку. Доктор Груберт опустил глаза.

…Страшное существо женщина. Самому бы не заплакать.

– Ева, – сказал совсем не то, что хотел. Само произнеслось. – Если я вам могу пригодиться, то я ведь никуда и не денусь. Не врите мне только.

Она отрицательно затрясла головой.

– Мне раньше, – продолжал он, не глядя на нее, – почти ничего никогда не снилось. Я человек без воображения, судя по всему. Сын мой – тот совсем другой, даже странно, что у такого чурбана… Но я не об этом… Так вот: не снилось мне, не снилось, и вдруг, как прорвало, начало сниться. И один сон… Ужасно неприятный. Такой, знаете, сон, что я никак не могу от него отвязаться. В нем произносится имя, которого я никогда и не слышал. Мне кажется, что оно вообще русское. Ви-та-лий. Есть у русских такое имя?

Ева кивнула.

– Так я и думал. Но корень-то латинский: vita – жизнь.

– О чем сон? – спросила она.

Доктор Груберт махнул рукой:

– К сожалению, из серии кошмаров. Будто я пошел покупать себе место для могилы, заплатил, потребовал квитанцию, и в ответ на это меня зверски избили. Огромный мужчина избивал. По имени Виталий. Откуда я взял это имя, убейте – не знаю. И само кладбище тоже странно выглядело. На наши и не похоже.

– Какой у нас с вами опять получается разговор, – делая упор на слове «опять», пробормотала она. – Мне, кстати, в Москве один человек сказал, что все мы живем не только здесь и не только сейчас. Это, сказал он, просто один из вариантов… Которых много. Так что все, чего мы в этой своей жизни не знаем и не понимаем, все это где-то должно быть понято и объяснимо… Объяснено, лучше сказать. Сны, может быть, связывают эти жизни. Может быть, они посредники…

– Ну, – доктор Груберт резко махнул рукой. – Бог с ними, с этими восточными премудростями! Вы когда теперь в Москву собираетесь?