Ирина Муравьева - Портрет Алтовити

– Арсений!

– Ну что, дорогая, что? Что вы все плачете сегодня? Пришел к вам – трезвый как стеклышко, с поручением. Всю ночь писал. С подарком, – он кивнул головой на небольшой сверток. – Вы разверните, кстати, а то обижусь. Не бойтесь: не одеколон. Только осторожней, не разбейте.

Ева развернула.

Девочка с длинными китайскими глазами лет двенадцати-тринадцати сидела на низкой скамеечке, прижимая к себе котенка. У котенка были такие же длинные, как у девочки, глаза. И волосы девочки, и шерсть котенка были как-то особенно нежно и старательно сделаны, так, что хотелось потрогать каждый живой, слегка шевелящийся волосок.

– Ну? А вы говорите: в Нью-Йорк! Что мне там делать? Подойдите и скажите «спасибо». Поцелуйте меня, если вам не противно. Или вам противно?

Ева подошла, он встал.

– А можно, я вас поцелую? Не перепачкаю я вашу белизну?

Она обняла его.

– Тихо стойте, Арсений, не шевелитесь. Помните, какой вам сон приснился?

Он глухо засмеялся в ее волосы.

– Про нищего старика и содержанку. Этот вы имеете в виду?

– А вам разве еще какой-нибудь снился?

– Вроде нет. Это у вас духи такие, да?

– Какие?

– Жасмином пахнете.

– Нет, это шампунь. Я его покупаю у своих родственников в китайском городе.

– Как – родственников?

– Шучу. Просто у китайцев покупаю. Мы, китайцы, любим цветы. Жасмин особенно.

Она поцеловала его в колючий подбородок и отодвинулась.

– Ничего-ничего, – почти угрожающе сказал он, – что нам эта жизнь? – Он сморщился презрительно. – Мелочь, букашка, и больше ничего! Одна из! А будут другие! Прекрасные! Чудесные! И там вы будете со мной! И никто вас не посмеет ни обижать, ни мучить! И водки там – нема! Один жасмин цветет, вот что. Один там белый жасмин, Ева.

– Вы заклейте письмо все-таки, а то неудобно.

– Нет, я, наоборот, хотел бы, чтобы вы прочитали. Сядете в самолет, делать будет нечего, ну и прочтите.

– То есть как: прочтите?

– Мне хочется, чтобы вы прочли. Потому что, дорогая, это письмо – оно не только Диночке. Оно и мне самому, и вам, и вообще… Диночка его, может быть, до конца и не дочитает. Она другим берет. Не начитанностью.

– Чем же?

– Вы думаете, я какую-нибудь гадость скажу? Боже меня сохрани! Даже если она меня бросит, даже если она меня уже бросила, ничего, кроме радости, она мне не принесла. И благодарным восторгом я ее помнить буду, а не обидой. А берет она беззлобностью. Такой, как она, – чтобы ну совсем не уметь злиться, – я такой женщины второй не встречал на свете. Даже вы по сравнению с ней – злючка и стерва. Вы, если вас разозлить, и укусить можете.

– Кого же это я укусила?

– Откуда я знаю? Может, пока что и никого. Но состаритесь и укусите.

Она засмеялась.

– Придете завтра со мной попрощаться?

– Приду. Если не сдохну. А зачем я вам нужен? К вам же этот, наверное, придет… Ваш. Попрощаться-то.

…Вот, как просто. Он придет ко мне попрощаться.

Тыпридешькомнепопрощаться.

Мыстобойпопрощаемся.

…Все я сделала, как он просил. Позвонила сразу, как ушел Арсений. Подошел, я положила трубку. Он сразу перезвонил – значит, один был дома! – сказал, что зайдет после пяти. А я улетаю послезавтра.

Улетаюпослезавтраслышишь?

Он, может быть, думает, что я останусь, чтобы продолжать эту жизнь? Останусь тут без Саши? Что ты, милый, я не останусь.

Укусить тебя на прощанье, как говорит Арсений? Ты ведь меня предал. Нет, это я тебя предала. Ну, кусай ты меня.

Какая разница?

Размывсеравнопопрощаемся?

Чушь лезет в голову, слова слипаются, мысли слипаются. Кто-то гримасничает внутри головы.

Я тебя укушу. Ты меня укусишь.

Какое страшное слово. Придумать же такое.

Помнишь, мы с тобой смотрели фильм здесь, у вас, в Москве, и он назывался «Мы так любили друг друга»?

Итальянский фильм.

Мысмотрелистобойпомнишь?

Или это был другой фильм? «До свидания, мальчики»?

Ах, Москва! Снег серебристый! Тополиный пух по бульварам.

Стихи, бутылки. Окуджава с Высоцким.

Ли-те-ра-ту-ра.

Катиного мальчика убили в Чечне. Катю убили в Нью-Йорке. Меня убили в утробе. Арсения убили в подвале. Ричарда убила я сама.

Мы отдохнем.

…Ну вот, звонок в дверь. У него же ключи. Может, это и не он. В глазок, в глазок! Как учила старуха.

Он. Кто же еще. Приглаживает волосы, прихорашивается.

Актеришка.

Никого нет лучше.

Не плакать. Никакого «над-рива».

Как говорила одна пожилая американка, изучающая русский язык: «над-рив».