Анита Мейсон - Иллюзионист

Вдруг его охватил ужас.

Дверь отворилась.

Щелк .

Кефа вздрогнул, открыл глаза и тотчас закрыл их снова, ослепленный светом фонаря. Стража сменилась. Его приятель был на дежурстве.

Кефа слышал, как скрипнула скамья, началась игра в кости.

Он пошевелился и почувствовал, как цепи впились в его запястья. Что означал сон? Был ли это знак или испытывалось его терпение? Какой толк от знака, если читать его следовало в обратную сторону?

Лежа на соломе и глядя на солдат, освещенных светом фонаря, он понял, сколь многого лишился.

Когда-то все было ясно. Возвращаться мысленно в то время, когда все было ясно, равнозначно тому, чтобы смотреть из тени на группу друзей, освещенных ярким солнечным светом. Чем дольше он смотрел, тем гуще становилась тень там, где он стоял.

Он осознал, что ничего не понимает. Он не мог объяснить ничего из того, что с ним происходило. Он не знал, что означает его видение на вершине горы или более позднее видение в Иоппии, да и вообще все его видения. Но ему было отказано, по его собственной вине, в одном-единственном опыте, который мог бы прояснить все остальное.

Он даже не знал, что ему следует теперь делать.

Раньше все казалось простым. Как главный ученик, представитель и носитель учения Иешуа он должен был возглавлять братство.

Но братство росло. Рос круг его обязанностей, и все больше времени занимало выполнение заданий, которые, казалось, не имели ничего общего с настоящей работой, которую поручил ему Иешуа. Он обрадовался, когда Иаков Благочестивый проявил интерес к административной работе. Исподволь он передавал Иакову полномочие за полномочием, пока однажды не понял, что не он, а Иаков руководит общиной.

Он оказался способным руководителем, а с Кефой по-прежнему советовались по всем важным вопросам. С облегчением, в котором был легкий налет неловкости, Кефа вернулся к проповедованию. Сначала он был счастлив снова оказаться в пути, встречать новых людей, сталкиваться с новыми трудностями. Он с радостью окунулся в работу. Это было до того, как он начал понимать, что утерял цель, что ясность учения затуманивается. Что-то было не так. Пытаясь понять, что именно не так, он обнаружил, что там, где раньше было твердо, теперь стало неустойчиво, будто произошел подземный сдвиг.

Для чего он проповедовал?

Закрыв глаза, он снова увидел худощавую фигуру Иешуа, окруженную толпой, услышал тихий уверенный голос: «Прости. Верь. Подчинись. Люби. Не строй планов на будущее. Не наживай имущества. Не тревожься, что о тебе говорят люди. Не говори того, чего не имеешь в виду».

Это он им говорил?

Он сказал им, что мог. Теперь, когда будущее продлилось на десять лет дольше, чем они предполагали, было трудно говорить людям, чтобы те не строили планов на будущее; было также трудно говорить богатому и влиятельному человеку, проявляющему благосклонность к общине, чтобы он отказался от своего имущества. Поэтому он говорил им, что мог.

И даже то, что он им говорил, имело второстепенное значение. Идеи, которые с таким трудом распространял Иешуа и из-за которых он был убит, имели второстепенное значение. Главным теперь стал сам учитель, причем в облике, в котором Кефа никогда его не знал. Неужели эта величественная фигура, этот карающий Судья Последних дней, который принес себя в жертву в последние дни своей земной жизни, чтобы снискать прощение для тысяч совершенно незнакомых ему людей, был тем человеком, с которым Кефа ходил на рыбалку, шутил и делил хлеб?

В который раз Кефа корил себя. И это тоже — форма гордыни. Савл был прав: он хотел сохранить Иешуа для себя. Его мнение было авторитетно лишь постольку, поскольку это его мнение. Но часто он и сам не знал, в чем заключается его мнение.

Но терпеть ему оставалось недолго. Вскоре он умрет. И тогда, вероятно, все станет ясным.

Вдруг ему пришло в голову, что если ему суждено умереть, значит, его работа закончена. Он завершил ее. Так и не поняв, в чем она заключалась.

Он громко рассмеялся. Звук странным образом отразился от каменных стен, и один из охранников прикрикнул на Кефу, чтобы тот затих.

Его видение в Иоппии случилось, насколько он припоминал, примерно тогда, когда его впервые начали тревожить сомнения.

Оно тогда очень ему помогло. Дало новый толчок в его работе на протяжении многих месяцев. Но что касается его значения…

Приморский город. Каждый второй был иностранцем, и, пройдя по набережной, в течение часа можно было услышать сотни разных языков. Он намеревался провести здесь всего несколько дней, но задержался, очарованный многообразием этого места. Сутолока порта напомнила ему о родном доме. Он проводил много времени в гавани, наблюдая за моряками и рыбаками и смотря на море, простирающееся до горизонта.