Е. Бирман - Застолье теней

Он собрал и присвоил себе огромную коллекцию привычек, рассуждений и смешных гримасок своей жены, и теперь, в Застолье, как всякий коллекционер-фанатик, он порой перебирает свои сокровища осторожно и втайне от других, чтобы не вызвать зависть и раздражение окружающих.

Господин Гликсман возвращается к мыслям о ценности выдержанной в погребах времени любви. В самом деле, ведь на срезе времени, относящемся к началу их знакомства, все мужчины по отношению к ней находились на одной и той же стартовой линии. Вполне может быть, где-то существовал мужчина, который подходил ей больше его. Но с течением времени накопившаяся история их земных отношений обретает собственный вес, и тот теоретический мужчина, который когда-то, возможно, подходил ей больше, уже должен был бы принимать в расчет не только самого господина Гликсмана, но и накопленный груз его семейной истории, столкнувшись с которым он, возможно, отлетел бы, как теннисный мяч от бетонной стены, хоть и кажется солидным и увесистым.

Бруталюк мог бы возразить господину Гликсману, что от этого груза совместной жизни он, Бруталюк, отскочил бы и сам. «Чем так симпатичен мне Бруталюк? — размышляет господин Гликсман. — Должно быть тем, что не согласен с занимаемым им местом». Он взглядывает на Бруталюка с одобрением. Бруталюк, заметив этот его взгляд, крякнул и уткнулся глубже в тарелку, на которой, как ни странно, была не груда шашлыков, как следовало ожидать, а только горка овощей, да и та — небольшая.

Распорядитель Столов разглядывает Блинду из-под кустистых бровей. Отсутствие в ней женской податливости озадачивает его. Он не баловал женщин, обделяя их при рождении такими важными для них ценностями, как искусство попадать в центр внимания, гармония телесных пропорций или умение наслаждаться поздней вдовьей свободой. Упрямство, проявляемое самцами, чей вкус к атаке и сопротивлению — основа их благополучного существования, привычны и понятны ему. Но к не зависящей от него флуктуации человеческой природы, проявившейся в этой загадочной дамочке (человеческой самочке), он испытывает любопытство. Его интересует этот случай. Им движет любопытство, Распорядитель Столов имеет возможность видеть все (Жизнь «Там» и Пирующих «Здесь») с высоты верхнего этажа Застолья, где располагаются его кабинет и спальня. Он «пролистал дело» троих земных мужей Блинды (между вторым и третьим она завела привычку выходить на вечерние прогулки в сопровождении двух, конечно, не имевших доступа внутрь дома амстафов в собачьих бронежилетах и с дистанционно отстегиваемыми намордниками).

Бывшие земные мужья, соблазненные ее внешним блеском, в своем ослеплении и помутнении разума принимали ее умение неожиданно отстраняться, как бы отделяя себя от них чертой, не позволяющей входить во внутреннее пространство ее личности, за ординарную женскую бодливость, которая в их глазах не является таким уж недостатком и тем более такой уж редкостью. Проходило некоторое время, прежде чем они в запоздалом раскаянии обнаруживали свою ошибку, наталкиваясь на ее неожиданное сопротивление именно там, где они рассчитывали на свое законное, по их представлениям, лидерство.

С первым мужем она развелась, когда он подвел итог их недолгого брака, сказав, что ее любовь к нему не была любовью. «Так… немного девичьего самолюбия на дне флакона с матовой притертой стеклянной пробкой и золотистым бантиком на тонкой шейке», — длинно и продуманно оскорбил он ее.

Второго мужа (после которого она гуляла с собаками) она оставила, дав себе три недели на размышления после его заявления: он устал от ее любимого трюка, когда она неожиданно тормозит у него перед носом, чтобы он гарантированно разбил лоб о ее понимание жизни и ее установки. На прощание он сумел уязвить ее еще раз, сказав, будто между прочим, будто о чем-то, только что прояснившемся для него: ее заблуждение относительно исключительности своего интеллекта проистекает от того, что характер ее ума действительно не свойствен женщинам и (по его мнению) им не очень подходит.

Третий муж, к приближающемуся концу их брака уже сдавший все свои позиции, был близок к отчаянию, когда она стала оспаривать его суждения о футболе.

Право на расчистку главного русла, по которому движется жизнь, по представлениям мужей Блинды, было их законным мужским правом, их оружием, их сверкающим стальным мечом, один вид которого заставляет женщину чувствовать любовь. И вот они поднимают перед собой этот стальной, отточенный символ власти с усыпанной бриллиантами рукоятью, сами испытывая восторг и готовые увидеть в ее глазах блеск веры и потрясения, но вместо этого она извлекает из своей дамской сумочки что-то тоже сверкающее и опасное, более яркое и холодное, чем их банальный меч, что-то похожее на стоматологические щипцы, от вида которых им тут же становится дурно, и, до этого прочные, как бетонные опоры мостов, их ноги деревенеют и готовы вот-вот обратиться в труху. Ее испуганным мужьям приходилось скорее разыгрывать, чем испытывать на самом деле, отчаяние и ревность, когда она вручала уведомление об очередной отставке. Никто из них даже не взвешивал возможности сделать этот шаг первым.