Ричард Калич - Нигилэстет

Остальные мои сослуживцы не проронили ни. слова. Дело в том, что они вряд ли заметили мой уход. Когда я покидал здание, спускаясь на лифте, меня прошиб холодный пот. В первый раз за все годы в Гарлеме до меня дошло, что из тридтцати-сорока сослуживцев, с которыми я работал в офисе на пятом этаже, я знаю по имени не более восьми.

Ах да, миссис Нокс. Она не подняла головы от новой инструкции, которую читала.

Когда я вернулся домой, на меня навалилась новая волна мрачных предчувствий. Как прожить до того, как я смогу воспользоваться социальным страхованием? Присев за кухонный стол, я тут же принялся обдумывать свое положение. Сначала я перечислил свои расходы: квартплата, еда, прачечная, плата за электричество (за телефон платить не надо; я избавился от расходов на него, так же как и на кабельное телевидение, еще несколько месяцев назад), развлечения, прочее. Если все подсчитать, мои ежемесячные расходы в целом (включая Бродски) составляют шестьсот восемьдесят девять долларов. Надо умножить на двенадцать. Всего получается восемь тысяч двести шестьдесят восемь долларов. Сложив вместе мои средства – банковский счет, текущий счет, неприкосновенный запас, деньги, которые положены мне от Управления (расчет и пенсионные отчисления), – и высчитав семь процентов со всей суммы, я получил всего сто одиннадцать долларов в месяц. Я проклинал себя, что никогда не готовился к такому повороту событий. Конечно, мне нужно было побеспокоиться раньше. Еще неделю назад я мог бы обратиться за займом в какой-нибудь банк, включая Муниципальный кредитный союз. Но сейчас уже поздно. Кроме того, не было никакой возможности снова вернуться к работе. Теперь у меня будет сколько угодно времени, я свободен от любого принуждения и могу всецело посвятить себя Бродски. Ничто не заставит меня обратиться в Центр социального обеспечения. Я не доставлю «им» такого удовольствия. Кроме того, в любом случае мне не положено пособие, – не с теми средствами, которые у меня есть.

Значит, выход один: я должен сократить свои расходы. Для начала, Сесар должен уйти. Это бы очень помогло. Так как он не показывался со времени нашей последней стычки, я только молился, чтобы он вовсе не появлялся; тогда я могу не заплатить ему то, что уже должен. Учитывая его странности, на это вполне можно рассчитывать. Мать также будет настроена враждебно. Сколько ни делай ей подарков, ее расположения не дождешься. Но если бы она продолжала получать чек за работу по уходу на дому, это ее осчастливило бы. Ах, да! Вот идея. Если деньги приходят (а они приходят), я могу разделить их с ней. Почему бы нет? Я один делаю всю работу. Что до Бродски, он тоже должен посодействовать. Во-первых, больше никаких подарков. Никакого чрезмерного и безответственного расходования моего спецфонда. Кроме того, я немедленно сажаю его на голодную диету (он в любом случае ест мало) и ничего не буду покупать ему из одежды, – у него уже все есть. Возможно, в отдельных случаях (если он хорошо будет вести себя во время эксперимента, например) я куплю ему пару новых подгузников. Разумеется, каждый должен научиться ограничивать себя, если мы хотим выжить в это трудное время. Если это испытание, я решил выдержать его стойко. Я никому и ничему не позволю встать у меня на пути. Я ждал слишком долго. Сейчас впервые в жизни я свободен… свободен двадцать четыре часа в сутки, чтобы получать удовольствие от Бродски.

Вот идея! Я всегда могу выставить Бродски на улице с жестяной кружкой для подаяний. Почему бы нет? У него есть видимое преимущество над обычными уродцами.

Продавать его картины? НИКОГДА!!!

… Кто будет их покупать?

«БОГ ДАЛ, БОГ ВЗЯЛ!»

Я вытащил из стенного шкафа две подушки и положил их на мате для упражнений, расстеленном на полу гостиной, так, чтобы они лежали совершенно параллельно на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Я приобрел подушки несколько месяцев назад в роскошном художественном магазине на Мэдисон-авеню. Это было мое последнее сумасбродство, которое обошлось мне намного большее того, что я, даже тогда, имел право потратить. (Сейчас, конечно, для этого заключительного наказания, деньги – едва ли проблема.) Продавец заверил меня тогда, что эти две подушки – именно то, что я искал, ручная вышивка была выполнена в единственном экземпляре высококлассным японским мастером; возможно, сотню лет назад. «Работы, подобной этой, вы не найдете, – сказал он чопорно, оглаживая подушки руками. – Это самая прекрасная пара, которая когда либо продавалась в нашем магазине. Мне не хочется расставаться с ними, но бизнес есть бизнес». Я сказал ему, что ищу что-нибудь вроде подушек, на которые самураи клали свой меч, или даже таких, на которые клали свой нож, перед тем как воткнуть его себе в живот, совершая харакири. Каждая подушка была искусно вышита и имела на лицевой стороне красивый рисунок: на одной – спокойный старик гребет в лодке на тихом озере; на другой – женщина, предположительно жена этого человека, прогуливается по цветущему саду перед своим домом. Подушки были сшиты из прекрасного шелка и украшены золочеными кисточками.