Анне Рагде - Тополь берлинский

Из ее глаз хлынули слезы.

— Он сказал «застрелюсь», — отозвалась она. — Он даже не понимал, что…

— Застрелишься, наглотаешься. Плевать на детали. Смысл в том, что мы здесь одни нормальные. И Трондхейм нам не место. Ой, я забыл, что ты живешь в Осло. Но Осло тоже не то место, всего лишь поселок городского типа. А вот Копенгаген…

— А мне понравились эти места. Они удивительные, и хотя хутор в упадке…

— В упадке?

— Да. В полном. Повсюду беспорядок. А в доме… ты себе не представляешь, как там грязно.

Он отпустил ее руки, поднялся и уставился в окно.

— Останься я, лучше бы не было, — сказал он. — Было бы только хуже. Они ужасно меня стыдились. Педик.

— Так и говорили?

— Ужасное слово. В Копенгагене я «bosse», в Трондхейме голубой, а на хуторе — педик. Любимому ребенку дается много имен, так? А в понедельник вечером, когда мать заболела…

Он поспешил в ванную и вернулся, протягивая ей что-то.

— Смотри.

На ладони лежал крошечный кусочек стекла.

— Что это?

— Мой единорог остался без рога. И превратился в обыкновенную лошадь. И тут я понял: что-то не в порядке. Случайностей не бывает. Я почувствовал это всем телом, проснулся посреди ночи и все такое! И оказался прав.

Она кивнула. Но не понимала ни слова. Может, она уже совсем пьяная? Она выпила уже половину бутылки настойки, три пива из мини-бара и собиралась выпить еще легкого пива с настойкой. Этот кусочек стекла откололся от единорога?

— Странное слово. Единорог, — сказала она.

— Да, правда!

— И рог отвалился.

— Да! Я собираю хрустальные фигурки, у меня их сто три штуки, я их обожаю. Молюсь на них! И ни разу они не разбивались, я за ними слежу так же, как в лондонском Тауэре следят за королевскими драгоценностями. И вот, единорог упал на пол. Прямо на пол! Я думал, умру от горя, а потом начал беспокоиться. Это был знак, Турюнн. Знак.

Он серьезно закивал, глядя ей в глаза.

— Думаю, надо выбросить рог в окно, — сказала она.

— Да?

Он начал рассматривать кусочек хрусталя.

— Да, так и думаю. Прямо в окно. Может, твоя мать тогда поправится. Как магия вуду, только наоборот, — сказала она.

— Господи! Тогда уж лучше положить его в банковский сейф! Ради Тура!

Она громко засмеялась.

— Ты, кажется, не слишком умен!

— Мне подарил его Крюмме! Единорога. Но я ему не сказал. Что этот дурацкий рог отвалился…

Он всхлипнул без слез.

— Позвони ему сейчас и скажи, — предложила она.

— Не могу! Это же подарок в знак большой любви! Он ищет покоя только на лоне девственницы.

— Кто? Единорог?

— Да! Это символический подарок!

— И все равно позвони ему. Он тебе купит нового.

— Они не растут на деревьях, дорогая племяшка.

— Такие, как Крюмме, тоже на деревьях не растут.

— Нет. Однозначно. Мне было бы жаль деревья.

Он позвонил Крюмме и зарыдал в трубку, наклонившись над письменным столом, где лежала папка в голубую полоску с золоченым логотипом гостиницы. Рассказал о единороге и признался, что выпил две бутылки красного вина, иначе никогда бы не решился в этом сознаться, да и, ко всему прочему, его убедила племянница. Она открыла большую пепси и обнаружила, что та хорошо сочетается с настойкой. Поллитровка скоро опустеет.

Когда Эрленд положил трубку, бесчисленное множество раз повторив, как сильно он любит Крюмме, сопровождая признания поцелуями, то повернулся к Турюнн и спросил:

— Как я выгляжу? Господи, только не отвечай. Посмотри немного телевизор, а я пока окунусь в ледяную воду. Однако настойка кончилась! Я закажу еще!

— Кофе с коньяком тоже сойдет…

Молодой человек в гостиничной униформе постучался в дверь, когда Эрленд еще был в ванной, официант закатил столик в номер. На столике стоял кофейник и чашки, сливки, сахар, четыре рюмки коньяка, бутылка красного вина, еще поллитра датской настойки, две тарелочки с марципановым тортом, ваза с розой и блюдце с арахисом.

Официант сказал, что Эрленд должен подписать чек.

— Эрленд! — крикнула она.

Он выбежал из ванной, спрятав лицо под белой салфеткой, и хмыкнул, когда счет промок и упал на пол вместе с ручкой.

— Приятного вечера, — сказал официант и закрыл за собой дверь.

— Но как?.. — спросила она.

— В ванной есть телефон, — объяснил он, снял салфетку с лица, глубоко вдохнул и запрокинув голову. — Я знал, что ты начнешь сопротивляться, когда услышишь, как много я заказываю.

— У тебя что, денег куры не клюют?

— Да, — сказал он. — У нас. У тебя разве нет?