Хельмут Крауссер: Сытый мир

Я чувствовал себя по-настоящему беззаботно. Всё было в порядке. Два метра, отделявшие меня от слонов, создавали пространство, достаточное для жизни. Вскоре я решил готовить для моего хозяина. Это было честно. Ему нравилась моя стряпня. Места нам хватало, и мы не ссорились.

Тогда у Вольфи не было женщины, и это его невыразимо печалило. Ему нужна была женщина. Казалось бы, чего: панель вот она, за углом. Но Вольфи непременно надо было влюбиться до потери памяти. И он своего добился. Да. Ангела…

Она захватила квартиру с жадностью термитной орды. Не надо было обладать пророческим даром, чтобы предсказать беду.

Золотой крестик у неё на шее указывал уровень, который для меня был гораздо ниже порога приемлемого.

Вначале я разговаривал с ней по-хорошему, даже пробовал её соблазнить — в соответствии с денизом «Жёны наших друзей — наши жёны». Она неё недовольнее высказывалась по поводу моей социальной апатии. Тогда я начал прикидываться, что ищу работу и вот-вот начну новую жизнь. Врать я умел.

Но это не помогло.

Она вышвырнула меня. С пинками и руганью. Разъяренная, словно злая шлюха, изгоняющая со своей территории конкурентку.

Сколько дней перед этим она давила на Вольфганга! А когда я напился — спустила меня с лестницы. Я не узнавал моего старого друга, который стоял рядом с ней и только беспомощно пожимал плечами.

Ничего не поделаешь. Он был тогда не в себе — на седьмом небе, влюблённый и потерянный.

Пришлось мне подружиться с улицей — как нарочно в октябре, с наступлением холодов. Всё покатилось под откос. Моих слонов Ангела погубила. Она растерзала их кухонным ножом. Я поклялся убить её за это тем же способом.

С тех пор я знаю: давая обет, надо ставить себе жёсткие сроки, чтобы не замотать обещанное. Впрочем, всё это лишь фантасмагории мести, я никого не смог бы убить, тем более с наслаждением. Между тем я на стороне людей, которые расценивают это скорее как слабохарактерность.

Ох уж эти слезоточивые истории в прошедшем времени! Надо с этим кончать!

Вот я сижу здесь. Идиллический свет пронизывает мой пивной стакан, и Вольфи улыбается. В его лице с тех пор завёлся маленький комплекс вины. Так и прыгает, как чёртик. Страшно взглянуть.

Еда готова.

Она хороша, на вкус неопасна. Я предпочитаю заправляться на кухне, поставив тарелку на плиту. В гостиную сунуться боюсь — а ну как баба там поджидает.

Она уверяет, что заболевает от одного моего вида.

Невозможно отнестись к этому с пониманием. То есть понять это можно, но лишь поневоле.

Она называет меня паразитом. Ну, хорошо — а кто не паразит? В наши дни люди работают только из-за несостоятельности или из-за угрызений совести либо из желания иметь обманчивую уверенность в завтрашнем дне.

Каждый может назвать меня попрошайкой. На здоровье. Одно из ругательств, лишённых всякого значения.

Ангела ведь тоже не работает.

Как только я заговариваю о ней, глаза Вольфи загораются счастьем.

Конечно же, я пытался плести интриги. Тщетно.

У Ангелы есть эта пресловутая щель, и она её использует. Немилосердно. По два раза, когда припрёт. Вольфи так сильно любит её. Ангела любит его не так сильно.

Вольфи сейчас очень хорошо зарабатывает. Они собираются вскоре переехать отсюда — в более приличный район.

Я выглядываю на улицу.

Это совсем другое дело — когда видишь улицу из окна. Окно — это невидимо затемнённые очки, оно скрывает от взгляда самое существенное.

Казалось бы, окно — всего лишь кусок стекла, которого — если его хорошо вымыть — почти что и нет. Ха! Как бы не так. Окно — это фасад. Дай кому-нибудь в руки кирпич — и у него в руках будет кирпич. А дай ему квадратный кусок стекла в раме — и у него в руках почти что дом. Окна — это фильтры для зрелища.

Вольфи живёт не в «хорошем» районе. Это дешёвый север, хотя и он довольно дорогой.

Мюнхен по большей части считается чистым и мёртвым городом, но отсюда, по крайней мере, можно увидеть немного дерьма. Оно дожидается меня там, снаружи. Сюда ему нельзя!

Ангела — чистюля. Образцовая домохозяйка. Квартира просто вылизана, так и сияет чистотой. Одно время я пользовался здесь ванной. Но она запретила мне это, потому что ванна — её святыня.

Ангела будет излучать здоровье, даже если травить эту землю восемьдесят лет подряд. А то и больше. Любой водитель скорее врежется в дерево, чем раздавит это тело.

Она ненавидит меня, потому что я дерьмо.

В дерьме я кое-что смыслю, да. Об этом мне есть что сказать. Уплетая за обе щёки, я смотрю на дерьмо. Это одинарное стекло пролегает между нами крепостным рвом. Мусор. Отбросы. Грязь. Эти слова больше не наделены для меня зловещим смыслом. Я люблю его. Дерьмо.