Е. Бирман - Протоколы с претензией

– На тебя похожа, – говорит Я., не отступая от твердого правила – комплименты жене должны быть безбожными.

От Баронессы ему за это достается улыбка, а на экране уже появилась овечка в полном парашютном снаряжении. Что она рекламирует, пока непонятно, но когда она жалостно блеет, Я. с притворным удивлением восклицает: – О, и эта тоже.

Этот выпад достигает цели. И теперь Баронесса со смехом уходит снимать кастрюльку с огня.

Сны Я., как и события в реальной жизни, стали часто начинаться телефонными звонками. На сей раз звонил сотовый телефон.

– Вас приглашают на интервью по второй программе ТВ, – услышал он и запаниковал.

– Я не умею импровизировать, – взмолился он. – И не знаю, куда ехать.

– Приезжайте к нам, – объяснили ему. – Завтра, в шесть вечера.

И повесили трубку.

– Куда же ехать, в Тель-Авив или в Иерусалим? Где у них студия? – заметался он. – Или, кажется, в Герцлии?

И дальше сон Я. был неспокоен и тоже навеян просмотром телевизионных новостей. Ему снились беспилотные домашние тапочки Авиационной Промышленности. Они летали по Городу в поисках иностранных рабочих и, находя, били их по головам.

Потом уж совсем безобразие стало происходить – Иехезкель Кантор в прайм-тайм ткнул два растопыренных пальца в глаза ведущему теленовостей.

– Кому досталось – Хаиму или Гади? – не успел выяснить Я.

Наутро, за бритьем, он придумывал интервью.

– Вы, кажется, не очень любите прессу, – начинает ведущая.

– Я расстался с неограниченным доверием к журналистам, рожденным русской “перестройкой”, – уточняет Я.

– Мы ведь не создаем жизнь, мы только ее отражаем словом, – укоряет его ведущая.

– Как отражать – вы решаете, – отвечает Я. – Вот, например, на этой неделе вы нас измучили рассказами о двойном голосовании Иехезкеля Кантора в Большом Кнессете. Я теперь голос его узнаю, даже если на рынке Кармель он мне крикнет в самое ухо: “Шекель с полтиной!” А вот о том, что Рами Меири нарисовал новую картину на заборе, никто по телевизору не сообщил, я даже не знаю, как он выглядит, этот Рами Меири, я даже не знаю, действительно ли он создал эту картину на заборе или какой-то нахал-самозванец воспользовался его именем. Вы непременно должны это выяснить! И я хочу, чтобы новости начинались с того, что телеведущий с круглыми от возбуждения глазами крикнул бы нам с экрана: “Господа! Сегодня Рами Меири нарисовал на заборе такую картину! Такую картину!” А история с вашим Иехезкелем у меня уже в печени сидит. В Большом Кнессете все результаты голосований заранее известны любому журналисту, когда это голосование хоть кому-то интересно. А история с Иехезкелем интересна разве что адвокатам, да и то только как источник дохода.

– Адвокатов вы, кажется, тоже не жалуете? – рада перевести стрелку телеведущая. – У вас типичный обывательский комплекс неприязни к журналистам и законникам.

– Хорошо, скажите, во что обошлись судебные издержки по делу Иехезкеля? А кто-нибудь знает, за что он проголосовал дважды? Вы сами знаете?

– Неважно, – увернулась от ответа ведущая.

– Конечно, неважно, – согласился Я.

Через два дня вечером к обсуждению темы подключился Кнессет Зеленого Дивана.

– Как в ООН перед каждым участником собрания стоит табличка с его именем и именем страны, которую он представляет, чтобы можно было заранее знать, что он скажет, – замечает А., – так и перед каждым журналистом должна стоять табличка, например D0.

– Что это значит?

– Индекс демагогии по десятибальной системе, – отвечает А.

– Ага, – комментирует Б.,– значит, D9 – это журналист, который свои заметки строчит в постели за утренним кофе и наслаждается тем, как он задаст сейчас перцу генералу или политику.

– Или с таким воодушевлением и страстью обличает социальные язвы общества, – вступил Я., – что, кажется, завтра мы его уже не увидим на экране телевизора, не услышим по радио, не прочтем его блестящую статью в газете. Он бросит перо и рядовым социальным служащим муниципалитета посвятит остаток жизни служению малым мира сего. Но нет, на следующий день он уже громит политическую партию за незаконный сбор средств в избирательной кампании ничтожного политика. О, если бы в политику устремились все журналисты! Что за чудный мир воссиял бы на грешной земле! Увы, делают это только глупейшие из них.

– Но ведь в этом и состоит их обязанность, – возразила Баронесса. – Пресса – цепной пес демократии.