Энн Ветемаа - Сребропряхи

— Я не знаю… — пытается он начать.

— И знать тут нечего, — заключает разговор Мадис и машет осветителям. — Ты идешь вот отсюда, от этого дерева, навстречу тебе выходит Марет. Тут ты и произносишь свою первую фразу. — И Мадис, повернувшись, приказывает: — Мотор!

Ослепительно горят «юпитеры», потусторонний лиловый свет мерцает под деревьями, мерцает на лицах. Слышен беспокойный сухой треск вольтовой дуги.

Мати видит, как стоящие поодаль подходят к съемочной площадке. Он это сотни раз видел, но сегодня в центре светового пятна он, Мати, этот а-а-а-а. Мати скользит взглядом по лицам присутствующих: вялая удовлетворенность Хелле, нескрываемое возбуждение Реэт, прямо-таки отеческая снисходительность и притворное дружелюбие Мадиса! Мати знакомо все это еще со времен Сморчка, со времен «самозащищающейся женщины». «Не робей, дружок, надо только немножко взять себя в руки, собраться с мыслями…» Вся эта шайка в заговоре против него, Мати!

Откуда-то выскакивает Реэт, прямо у него под носом, щелкнув, сходятся деревянные крылья хлопушки.

— Ду-убль пе-ервый, — взвизгивает Реэт. Мышиные зубки сверкают в луче прожектора.

— Пожалуйста, папа, поставь пестрый парус, — бормочет про себя Мати. Спокойно, только спокойно! Эти две пустячные фразы, которые он должен произнести, получатся! Мати справится с ними. Тем более что правда на его стороне. Разве он что-нибудь преувеличил в своем письме? Настоящая аморалка, это же чистая правда. — Пожалуйста, папа, поставь пестрый парус…

— Теперь иди. Камера! — командует Мадис.

По рельсам параллельно Мати едет камера, огромный циклоп. С тихим стрекотанием поглощает крутящаяся позади циклопьего глаза пленка все, что исходит от Мати: легкую дрожь, морщинку на лице. Равнодушное хлористое серебро запечатлевает их, делает неопровержимыми.

Мати чувствует, что ноги его не слушаются, они как ватные. Ничего, ничего! Господь бог поможет, укрепит болящего!

По аллее навстречу ему идет Марет. В этом белом платье она чужая и далекая. Она словно не шагает по дорожке, а медленно нисходит откуда-то с высоты, с незнакомой планеты. Нет, такая Марет не может жить в старом деревянном домике на Третьей линии, в котором сладко пахнет ванилью и плесенью. В ее равнодушной, холодной улыбке уверенность в том, что она женщина и что это ее женское естество дает ей право делать несчастными некоторых мужчин. Да, если только ей захочется…

— Прелестная барышня, — бормочет Мати. Марет до того полна собой, что даже не слышит этого странного малого. Но «прелестная барышня» получилось чисто, хорошо бы и дальше так! Мати глотает. С трудом, мучительно. — Может, прогуляемся немножко? — Мати подходит к Марет — Маре, останавливается перед ней. Марет все еще не замечает его, субъект с торчащими усами для нее пустое место.

«Юпитеры» трещат, это же форменный шабаш ведьм — поджаривают анонимщика, отвергнутого заику.

— А не свить ли нам гнездышко? — Мати слегка заикается. Он пытается изобразить глупую улыбку, но губы одеревенели, хоть руками их разжимай.

Теперь холодноватые голубые глаза оглядывают жалкую фигуру офицера. А на губах играет нечто вроде усмешки — действительно, было же время, обсуждали устройство гнездышка. Неужели? Просто не верится…

— Стоп, Марет, — говорит Мадис. — Ты витаешь где-то в облаках, конечно, там ты и должна пребывать, но все же перед тобой этакий комичный красавчик, и ты, хочешь не хочешь, замечаешь его. Реагируй живее!

«Что это Мадис сказал? Красавчик… В кругу зевак кто-то прыскает. Ну конечно, издеваются, смеются! И съемку остановили, разумеется из-за меня», — думает Мати.

— А ты посмелее, старик! — по плечу Мати хлопает невыносимо фамильярная рука, хлопает с отвратительной клоунской наглостью. Та же рука, что Марет ночью… Нет, не думать, не думать об этом! Пожалуйста, папа, поставь пестрый парус… — Еще раз! Мотор, камера! Пошли!

И опять из темноты выскакивает Реэт.

— Дубль два!

Мати чувствует себя затравленным зверем, которого гонят собаки. Сейчас они вцепятся зубами в ноги… Мати хочется скрыться в темноту, хочется убежать отсюда! Но надо продолжать, идти дальше. И он начинает:

— Прелестная барышня, может быть, прогуляемся немножко?

На этот раз Марет первая бросает на него взгляд. Ироничный взгляд. «Ты написал это мерзкое письмо, — можно прочесть в ее глазах, вернее, Мати кажется, что можно прочесть. — Заика, тряпка, сума переметная! Постельная принадлежность, которую можно взять напрокат!»