— Ишь, какой-то не сыскал себе пару. Зовет, верит, что откликнется и прилетит его единая. С ней он свою весну встретит.
Женщины открыли окно, соловьиная трель зазвенела громче и ближе.
— Не-е, это не соловка подружку кличет. То тебя зовет кто-то. Человечий это звук, — улыбалась Анна.
— Ну, прохвосты развелись в Сосновке! Видал, как норовят бабу с избы выманить. Хотя и раньше такое было. Не все соловьями петь умели, зато гармошки и баяны всю округу веселили. И не было им угомона до самого утра.
Юлька снова услышала соловьиную трель, звеневшую уже под самым окном. Ей хотелось глянуть на ту птаху Но Анна выплеснула из окна кружку воды и обе увидели тень, метнувшуюся к калитке.
Ишь, певун сыскался! Петух щипаный! Уж вдругоряд словлю, в чугун кину паршивца! Раскричался тут, ворон окаянный! Ишь, нашест приглядел себе! Нету для тебя никого! И не кричи, усравшись, поганый индюк! Не зли. Не то ухвата отведаешь, морда твоя суслячья! — бранилась Анна.
На кого кричишь? Иль узнала того соловья в морду? — спросила Юлька.
Как но признать того козла? Его ни то с домов люди, собаки от всех заборов гонят. То разве человек? Это ж Максимка Голиков! Наш деревенский дурачок! Он вовсе сдвинутый. К кому только не приходил свататься. Все дворы до единого обошел, отовсюду прогнали. Кому он сдался?
— Баб! А откуда взялся тот Максимка?
Тутошний! Деревенский. И тут народился. За дедовский грех Бог умишком обделил. Вот и живет эдаким полудурком. А других детей не родится. Неспроста такое приключилось. Его дед первейшим доносчиком был в округе. На всех кляузы строчил во все концы. Кого только ни обосрал шельмец! Много бед стерпели из-за него люди наши. Иных судили, других с работы скидывали, выселяли в холодные края. Со мной тоже беседовали, грозили, что если голосовать не стану, меры примут. А чем стращать? Я с Колымы живой воротилась. Дальше и хуже ее ничего нет. Так вот и отстали. Надоело меня перевоспитывать. Не поддалась на их угрозы, и смирились. А тот мужик все писал, ну и достал кого-то до самых печенок. Поймали его видать в ночи. Долго били. Так что ни защититься, ни сбежать не мог. А потом воткнули головой в бочку с бензином и подожгли. К ней попробуй, подойди к полыхающей, до утра горел факелом. Долго по нем приезжали из всяких органов, пытались сыскать, кто ж угробил мужика так жестоко, ни по-деревенски свирепо. А кто признается? И хотя доброе дело сделали, очистив Сосновку от доносчика, все знали, за него шкуру снимут, коль дознаются, кто ж сгубил его.
— Баб! Так и не нашли?
— Нет! В деревне все его ненавидели. Любой убить мог. Но Сосновцев не пересажаешь. Потому схватили Ваню Панова, самого крепкого из парней. А у него мать колдуньей была. Много чего умела. На добро неспособная, а зла сколько хочешь утворить могла и устроила всему роду доносчика проклятье на семя. От того у них все прахом пошло. Ни одного путнего человека в свет не произвели. Все придурки.
— А что с тем Ваней Пановым сделали?
— Судили. Ну, а доказать не смогли его вину. И через год выпустили. Так он со злости всю могилу изгадил. И крест с нее убрал. Не мог в глаза видеть семью доносчика. Они и теперь враждуют.
— Бабуль, почему думаешь, что это Максимка, а не Прохор?
— Увидела. Прошка человек серьезный, крупный. Этот лягушонком в калитку проскочил. Вот и цыкнула, чтоб двор не пачкал и пороги не позорил, — сердилась Анна.
— Дурак, а соловьем вызывал. Не приперся в дом.
— Ой, внучка! Сколько ему вламывали, любой запомнит. Он уж окривел от ухватов и коромысел, сколько их на нем поломано. Немудро и здоровому свихнуться.
— Скажи, а Максимку можно было вылечить?
— А кто бы взялся? Я — ни за что! К тому ж семья их ведьмой проклята.
— Ты в это веришь? — рассмеялась Юлька.
— Ой, девонька моя! Поживи с мое, повидай, что видеть довелось, смеяться не станешь.
— Ну, что та колдунья сумеет утворить в наше время? Полететь на помеле иль мертвой водой опоить? В такое уже я в своем детстве не верила. Помнишь, как смеялась над этими сказками? — напомнила Юлька.
Девчонка ты моя глупая! Много можно сделать человеку хорошего. Но и плохого не меньше. Вот ты видена на могилах банки для цветов стоят, порою пустые. В них дождевая вода собирается. Этой водицей столько зла делают иные бабки, семьи, роды изводят, отбирают здоровье, любовь, удачу, лишают радостей, богатеев нищими делают.
— А наоборот умеют доброе сотворить?
— Это колдуны, черные люди, с ними тяжко бороться. Они ничего не боятся и не признают.
Читать дальше