Мы снова остались одни. Как ни трудно мне было после происшедшего возобновить разговор с Бараи, но я все же попытался еще раз обрисовать картину ненормального положения, сложившегося в деревне, и указать на неблаговидную роль Ризка, поведение которого никак не вяжется с принципами социализма.
— Да, да, я в курсе дел, — перебил меня Бараи. — Однако я не могу согласиться с той характеристикой, которую вы даете Ризку. Нет, не подумайте, что он мой друг. Мы просто старые знакомые. Однако я готов поручиться, что он настоящий социалист. И не только по убеждению, но и по делам. Он отдает социализму все свои знания и опыт. Его трудолюбие и умение вести хозяйство можно поставить в пример любому феллаху. Он трудится не покладая рук. Разве это не лучшая поддержка нашего строя? Какой же он после этого реакционер? Мы не можем позволить подрывать авторитет и пятнать имя такого труженика, как Ризк-сеид, только за то, что у него несколько больше земли, чем у другого крестьянина. Действия ваших земляков, за которых вы ходатайствуете, нельзя расценивать иначе, как подстрекательство к мятежу против законных властей, к действиям, направленным против социалистического строя…
Я недоуменно смотрел на Бараи, не зная, как реагировать на его слова. Да, он защищал Ризка не из дружеских побуждений. Вполне возможно, что они не больше чем простые знакомые. У Ризка, конечно, здесь, в уезде, есть немало друзей. Но среди них Бараи может и не числиться. Очевидно, их связывают с Ризком не дружеские чувства, а общность взглядов и интересов. И вот такой человек, как Бараи, является одним из руководителей уездного комитета АСС. Попробуй найди с ним взаимопонимание. Еще более наивно было бы ожидать, чтобы он поддержал в чем-то феллахов. Его взгляды и поступки всецело отражают интересы таких людей, как Ризк. Как же он попал в руководство уездного комитета АСС? Разве ему здесь место? Подобных ему и на пушечный выстрел нельзя подпускать к АСС. Гнать его надо отсюда в три шеи, а на его место посадить человека, которому действительно были бы близки интересы феллахов и который мог бы за них постоять.
— Ну что ж, у меня все, — сказал я поднимаясь. — Ваша оценка событий мне ясна. Судя по всему, менять ее вы не собираетесь.
— Во всяком случае, — ответил Бараи, — я пытаюсь оценивать события объективно. Уж поверьте мне, на этом месте я больше, чем кто-либо другой, имею возможность составить объективное мнение обо всем, что происходит в нашем уезде. В борьбе за осуществление идеалов социализма главное — уметь заглядывать вперед, рассматривать события в их перспективном развитии, судить четко, мыслить широко. Что касается затронутого вами вопроса, то им занимаются судебные, а не политические органы. Обвинения, выдвинутые против ваших земляков, подпадают под действие определенного закона, который никто из нас отменить или изменить не может. Даже если бы я и захотел поинтересоваться ходом следствия по их делу, то смог бы это сделать только как адвокат, а не как представитель руководства АСС. Всякое проявление интереса с моей стороны может быть расценено как вмешательство в деятельность судебных органов. Ведь для всех теперь я не столько адвокат, сколько руководитель АСС. Я служу теперь не своим клиентам, а всему народу. У меня нет ни личного времени, ни личной жизни. Я день и ночь на посту. Все свое время, все силы отдаю людям, трудовым феллахам. Но я не жалуюсь на свою судьбу, нет, и не Требую никаких наград. Я сознаю, что это моя обязанность. Я выполняю долг революционера.
А вас я хочу заверить, что дело ваших земляков передано в надежные руки. Готов поклясться аллахом, что, если в ходе следствия выяснится их невиновность, они ни одного лишнего дня не останутся в тюрьме. Ну, а если выдвинутые обвинения подтвердятся, тогда к ним будут применены соответствующие санкции. Во всяком случае, по нашей линии они будут освобождены от занимаемых ими постов. Уже сам по себе факт, что их перевели в Каир, говорит о том, какое серьезное значение придается этому делу. В конечном счете решение по нему примут в высших сферах, поскольку оно носит юридический, а не политический характер…
— А по-моему, устаз, дело это чисто политическое! — раздался вдруг чей-то голос в дверях.
В кабинет неслышно вошел человек среднего роста, лет тридцати, с осунувшимся, усталым лицом и воспаленными, скорее всего от постоянного недосыпания, глазами, которые пристально смотрели из-под густых бровей. Этот строгий взгляд никак не вязался с мягкими чертами чуть одутловатого лица и по-детски пухлыми губами, над которыми чернели небольшие, аккуратно подстриженные усики.
Читать дальше