Дмитрий Тростников - Знаменитость

Если честно, я весь день ждал телефонного звонка, все надеялся, что он, может быть, образумится.

— Бесполезно. Мне эти дела знакомы. Через неделю объявится, когда организм уже пить откажется. Только я его к себе больше не пущу, — заметив мое ожидание, посетовала Старкова.

Половину рок-концерта выступала какая-то носатенькая девушка, только что приехавшая из провинции. Пела хорошо, шикарные рок-н-роллы на русском языке. А отплясывала и вовсе, как заводная, темпераментно встряхивая каштановой челкой и мелькая шустрыми коленками.

А я тайком любовался Старковой. Как она жадно смотрела, не отрывая глаз от танцующей солистки, беззвучно повторяя за ней губами слова песен. И даже сейчас, возвращаясь домой, Старкова то и дело принималась вполголоса мурлыкать какие-то мелодии.

— Эх, инвалидка безголосая! — наконец заявила она, почему-то с улыбкой.

Я не нашелся, что ответить.

— Тебя не напрягают мои каблуки? Цокают на всю улицу, — спросила она. — Как будто лошадка в ночных дворах. Зачем только надела? Хочешь, сниму?

И не дожидаясь ответа, она сбросила туфли и понесла их в руке за ремешки, другой рукой держась за мой локоть. Теперь мы шли почти беззвучно. Маша вышагивала босиком, старалась ступать как можно ровнее, из-за этого покачивалась из стороны в сторону.

— Я не пьяная! — вдруг запротестовала Старкова. — Ты не думай! Хотя портвейн сегодня такой вкусный был! Ну, что ты смеешься? — остановилась она. — Вот мы и пришли. Мой подъезд. Вот если я сейчас встану на цыпочки, то буду ростом почти с тебя.

И она потянулась вверх. И ее губы тоже потянулись. И я сделал то, что уже давно хотел — схватил их губами и впился языком.

— Видишь, какая я высокая и красивая? — прошептала она, когда наши губы разомкнулись. При этом голос ее перехватывало от желания.

Я взял Машу за руку и потянул в лифт. Пока кабина ехала вверх, мы целовались все сильнее и сильнее. Она толкнула мою ладонь себе под мини-юбку. И застонала истомно, когда мои пальцы легли на ее плоть, даже сквозь нежную ткань трусиков горячую и влажную. Я не знал, что она, оказывается, так возбуждена.

И когда мы приехали на этаж, в темноте лестничной клетки, пока она ковыряла ключами в замке, я не отпускал ее рукой там. Мы буквально ввалились в квартиру. Добрели, не отрываясь друг от друга, до дивана и рухнули на него. Она — так и не сбросив свою узкую кожаную куртку, а я — даже не расшнуровав кроссовки. Она вцепилась зубами в подушку, чтобы не кричать во весь голос, и только всхлипывала, словно захлебываясь беззвучным криком.

А после мы лежали, опрокинувшись рядом, все еще не имея сил снять лишнюю одежду.

— Прикури мне сигарету, — попросила она. И пока я возился, разыскивая по карманам зажигалку, мечтательно добавила. — Я два раза кончила! Это как не спетая песня, нет — как длинное гитарное соло: дрыг, дрыг по струнам, забредаешь все выше, и, кажется, уже изнемогаешь — и тут: дрыг-дрыг-дрыг — лестница в небеса! — лукаво заявила она, извернувшись так, чтобы лицо оказалось прямо над моим, при этом блаженно затягивалась сигаретой.

Оглушительно заверещал телефон. Было полчетвертого ночи.

— Догадываешься, кто? — спросила она.

И, не дожидаясь моего ответа, сняла трубку.

Старкова слушала и мрачнела, а потом молча передала трубку мне.

— Ебетесь? — услышал я пьяный голос Алеши. — Ебе-етесь! — утвердительно заявил он где-то далеко.

— Так вот, запомни, мой юный друг Сережа! — злым, заплетающимся языком начал выговаривать певец. — Заруби себе на носу и этой безголосой передай! Алеша Козырный не нуждается ни в чьих благодеяниях! Ни в заступниках! И жалеть меня не надо!

— Ты хоть протрезвей маленько, а то слов нормально выговорить не можешь, — оборвал я его ночной монолог.

— Ты еще сопляк! — взвизгнул в ответ Алеша. — А я — Алеша Козырный! Это меня слушает вся страна! Кто ты такой, чтобы мной помыкать? К чужой славе захотел примазаться?! Деньжонок захотел срубить на мне по-легкому…

— Точно! Благодаря тебе у меня денег куры не клюют, — ответил я, сам уже закипая бешенством.

— Запомни! Ты такой же, как все остальные. Только денег тебе и надо от меня. Да баб моих драть. Самому тебе таких баб не видать, как собственных ушей, только ко мне примазавшись, и можешь… И запомни, я тебе ничего не должен. Так что, адьос! — и трубка захлебнулась короткими гудками.

Я передал ее Старковой и откинулся на спину.

— Сволочь? — поинтересовалась она.

— Гнида настоящая! — сказал я. — А я-то сдуру начинал думал, что он человек…