Дмитрий Тростников - Знаменитость

— Тоже, наверное, на даче? — предположил я.

— Погоди, — что-то заподозрила Старкова.

Маша вернулась наружу и принялась совершенно бесцеремонно заглядывать в квартиру через окно. Она без стеснения поднималась на цыпочки и вытягивала шею, выискивая малейшие щелки между шторами. Чем вызвала оживленное любопытство стайки дворовых старушек, чинно восседавших на лавочках. Но это не остановило Старкову. Наоборот, Маша начала стучать в оконное стекло.

— Акула! — громко позвала она. — Акула, открывай!

Но в ответ — ни единого звука.

— Нет там никого, Маша, — возразил я.

— Акула! Кончайте прятаться! — не обратила внимания Старкова. — Мы за Алешей пришли. Открывай, хуже будет! Сережа, вернись в подъезд, пни несколько раз дверь по настоящему, от души! — обернулась она ко мне.

Маше не пришлось просить меня дважды. Первый раз я пнул обшитую дермантином дверь вполсилы. А потом злость и раздражение взяли свое. И я начал ломиться в дверь с такой яростью, вымещая на ней все обиды и неудачи и тоску от пригибающих к земле долгов, что косяк заходил ходуном и странно, что не рухнули хлипкие стены хрущовки.

— Хватит, — остановила меня обеспокоенная Маша.

Но из-за дверей уже раздавался перепуганный голос.

— Это хулиганство! Сейчас милицию вызову!

В квартире, и правда, кто-то был. Наша «психическая» атака сработала.

— Акула! Не надо нам лапшу на уши вешать! — повеселела Маша. — Какую милицию с твоей коллекцией блатных песен и царских портретов?

Двери уже открывали.

— Машенька! — расплылся в фальшивой улыбке благообразный высокий старик в видавшем виды, но бархатном пиджаке и с шелковой косыночкой, обвязанной вокруг шеи вместо галстука. — А я задремал по-стариковски, вот и не слышу, что вы звоните. А ломиться-то зачем!

Однако заверения хозяина квартиры никак не объясняли, почему от него пахнет алкоголем, а белки глаз маслянисто поблескивают.

— Ага, не слышит он! — ехидно не поверила Старкова, без малейшего смущения делая шаг в квартиру. — Где второй алкоголик? Нам Алешка нужен, быстро давай его, дело есть.

— Алексей ушел! — развел руками старичок. — Побыл у меня малость и дальше двинул по своим делам. Выпимши он был…

Но Старкова явно не доверяла ни единому слову хозяина квартиры. Она желала убедиться в отсутствии Алеши собственными глазами. И учинила настоящий обыск, осматривая комнаты, распахивая шкафы и даже заглянув под кровать. При этом она не прекращала рассказывать мне.

— Вот, Сережа! Ты можешь познакомиться с широко известным в узких кругах Петром Ильичем Акуловым, а проще — Акулой. Официально он — пенсионер, неофициально — барыга-спекулянт, кровопийца — за копейку удавится — и собиратель блатных и эмигрантских песен…

Квартира этого старорежимного персонажа оказалась довольно темная и душная. В тесных комнатах и в коридоре стояло штук шесть старых холодильников. А над ними на стенах висели в толстых золоченых рамках портреты каких-то деятелей явно царских времен — бородатых генерал-губернаторов и штатских спесивых чиновников с орденскими лентами на выпяченной груди. Но еще больше здесь было афиш довоенной поры. Сначала мне бросилась в глаза та, на которой была изображена томная блондинка, похожая на артистку Целиковскую, но надпись на афише гласила, что это певица Изабелла Юрьева. Но в следующей комнате было еще интереснее.

— Смотри, Маша! Айседора Дункан! Выступление в клубе «Пролетарий» декабрь 1922 года, красноармейцам и командирам вход бесплатный! — прочитал я.

— Слава Богу, хоть Маты Хари у него нет, — отозвалась Старкова. Она была зла, убедившись, что Алеша действительно отсутствует.

— А зачем столько холодильников? — поинтересовался я.

— Магнитофонная лента там лучше хранится. Она требует определенной температуры и всяческой заботы, — любезно пояснил хозяин, открывая один холодильный шкаф. Полки холодильника действительно были забиты плотными рядами катушек магнитной ленты. Все они были пронумерованы и тщательно упакованы в целлофановые пакетики и картонные коробочки.

— Самая полная коллекция Утесова на весь Советский Союз, — подтвердила Старкова. — И еще куча всякой всячины.

— А правда, что Утесов тоже пел блатные песни? — спросил я.

— А как же! — всплеснул руками коллекционер. — На грампластинках даже выходили. «С Одесского кичмана бежали два уркана» — говорят, Сталин очень любил эту песню. И «Бублички». Могу вам хоть прямо сейчас поставить для знакомства.