Дмитрий Тростников - Знаменитость

Я включил магнитофон, настраивая запись. Стрелочки индикаторов обоих каналов чутко реагировали на малейший звук. Я нажал кнопку. Тонкая магнитная пленка «Тасма», плотно стиснутая вращающимися резиновыми валиками, заструилась с бобины на бобину со скоростью 19 см в секунду. Запись пошла, я беззвучно кивнул.

— Ну, что? Ван-ту-фри, поехали! — воскликнул Ёсиф.

Культяпый скрипач выдал вступительную трель на губной гармошке. Маша от души ударила по струнам гитары и сыграла вступление, как оно звучало у Юрия Антонова. И…

Там, где Алеша должен был запеть — он так и не открыл рта. Гитара замялась и сникла. Я щелкнул тумблером, останавливая запись.

— Извините… — пробормотал Алеша.

— Ничего, бывает! Сейчас сделаем второй дубль! — пожал плечами Ёсиф.

— Какие-то руки у меня совсем холодные, — пожаловался певец, потирая кисти рук.

— Может, чаю горячего тебе налить? — спросила Старкова.

— Нет, надо просто распеться, — отказался он.

— Ой! Да когда ж ты распевался! Всегда все с листа делали! — ухмыльнулся Ёся. — Я знаю, чего этому парню не хватает! — подмигнул он.

Я сделал вид, что не понимаю намека скрипача и отмотал пленку обратно. Убедившись, что все готовы, снова включил запись. Маша опять проиграла гитарное вступление, Ёсиф дунул в гармонику. Подошло время вступать голосу.

— Мечта сбывается!.. Мечта сбывается! — не в такт даже не пропел, а как-то проперхал Алеша. — Мечта сбывается!.. — Слова прозвучали так фальшиво, словно певец напрочь потерял не только голос, но и музыкальный слух.

Он в бешенстве швырнул микрофон в угол, отошел и сел на подоконник, засунув мерзнущие кисти рук подмышки. Алеша сидел, отвернувшись от нас, словно пристально разглядывал что-то в непроглядной темени за окном.

Пальцы Старковой вхолостую пробежали по струнам. Все мы молчали. Пленка в магнитофоне бесшумно и безрезультатно утекала, огибая магнитные головки.

— Алеша! Не мучай себя, тебе надо накатить! — заявил наконец опытный Ёся. — Я такое часто у артистов видел. Ну, где ж взять кураж, когда поешь на сухую? Давай, я мигом к таксистам слетаю, возьму бутылку «беленькой». Заведемся с «толкача»! Примем по чуть-чуть, и распоешься, как соловей! — обнадежил Ёсиф. Ему самому явно хотелось выпить.

Мне эта идея не нравилась, но другого пути вернуть Алеше необходимый кураж я не видел. Ведь в таком состоянии он петь не сможет. Это было видно невооруженным глазом. И я боялся худшего. Эти два дня Алеша вел себя так, словно у него внутри что-то сломалось. И где-то в глубине души я гнал испуг, что он уже никогда не сможет петь. Как будто вечная радость, которую он всегда испытывал, когда голос свободно лился у него из глотки, навсегда покинула Алешу Козырного.

— Я не стану пить, — не отрываясь от окна, похоронным тоном ответил Алеша. — Вообще, думаю завязать навсегда.

— Тебе надо научиться петь трезвому, — вздохнула Старкова.

Я остановил магнитофон, чтобы не тратить зря пленку. Все стеснялись смотреть на Алешу.

— Я трезвый никогда не пел, — признался Алеша. — Просто не знаю, как это делается. Простите, подвел вас… Ты, Серега, не думай, это не каприз, — всхлипнул Алеша, упорно не отрываясь от окна.

— Ну, тогда пойду хоть чайку поставлю, — пожал плечами разочарованный Ёся и отправился на кухню.

Я сидел перед готовым к работе, но таким бесполезным сейчас магнитофоном. Не представляя, как вернуть голос Алеше. Я сумел собрать магнитофон. Когда-то прежде был способен раздобыть денег, чтобы организовать запись. Но вдохнуть божью искру обратно в этого человека было выше моих сил. Как ни странно я даже не злился на него. Нисколько. Совсем не так, как бывало раньше.

Даже наоборот. Возможно, сегодня был последний день, когда я мог смотреть в глаза Алеше Козырному без стыда. Еще не чувствуя себя предателем.

— У тебя же талант, Алеша, — только и сказал я.

— Знаешь, Серега! — простонал он. — Талант — он как волк из русской сказки. Оседлал его, и он послушно везет и выручает. Но его надо кормить. Помнишь сказку? Когда волк поворачивает голову, Иван-царевич, должен кинуть кусок мяса. И когда говядина кончается, приходится Ваньке отхватывать кусок своей ляжки и кидать волку в пасть. Иначе чудес больше не будет.

Он с трудом подбирал слова. Может быть, именно об этом думал все эти дни, глядя в потолок?

— И вот эти-то куски для волка — самые сладкие. Помнишь? Вот и талант, как волк, долго выручает. Носит, где попало, вытаскивает из передряг. Но за это кормить его требует! Ломтями своей души. Скармливать ее по кусочкам. И в какой-то момент уже мясо ободрано до костей. И взять его негде — все истратил почем зря, все по мелочам раньше скормил. И чудеса кончились…