Дмитрий Тростников - Знаменитость

Я сознавал, что дольше прятаться не имеет смысла. И, как только запись будет сделана, собирался выходить из подполья. После этого начнутся другие дела. От которых нельзя увильнуть. Да я и не собирался. Предстояло отдавать долги. Причем я уже знал, что все долги, которые успел наделать, отдать не получится — мне помешают. Но, что сумею отдать главный долг, прежде чем меня заберут и начнется череда испытаний — я сильно надеялся.

И для этого уже пошел на определенный риск. Тайком от своих «подпольщиков» я встретился с Василичем на лавочке перед адмиралтейством. Фирменные «шуровские» микрофоны были последней деталью, необходимой для того, чтобы запись получилось качественной. Но вызывал Василича я не только за этим.

— Я так соболезную смерти твоего друга! — Василич даже попытался положить мне руку на плечо. Впрочем, благоразумно ее отдернул, видимо, оценив выражение моего лица. И как в этом городе все умудряются всё узнавать мгновенно?!

— Как бы я хотел навсегда развязаться с этим уголовником! Я его уже ненавижу! — вздохнул подпольный продюсер. — Кстати, Сергей, ты можешь быть уверен — про нашу сегодняшнюю встречу он ничего от меня не услышит!

— А вот это как раз нужно сделать наоборот! — прервал я излияния подпольного продюсера. — Исподволь дай знать Бесу, что мы с Алешей все-таки записали альбом, который хотели. И пленка — первый оригинал — у меня. Проговорись как-нибудь небрежно. Можешь сказать, что я тебе звонил, сделку предлагал!.. А где я живу и где записываемся — тебе не известно.

Продюсер оторопело посмотрел на меня.

— Так он же начнет сразу тебя искать? Он же убить может?

— Просто сделай это, — попросил я. — И тогда мы квиты. Я буду считать, что ты ни передо мной, ни перед Алешей ни в чем не виноват… Пусть Бес меня ищет. Я буду ждать, когда найдет.

Василич, еще летом самоуверенный пятидесятилетний бодряк, за последние недели осунулся и похудел. С минуту продюсер еще пожевал губами, прикидывая свою выгоду и риски тоже. Получалось, что в случае удачи я мог бы избавить его от Беса. Соображал он быстро, но вряд ли верил в меня. Впрочем, сам он в любом случае ничего не терял. На том и расстались.

Мы уже второй день безвылазно сидели в квартире Ёси. Я вспомнил оставшиеся от института инженерные навыки: паял и тестировал блоки, пытаясь собрать магнитофон. Часть Витькиных схем осталась не завершена, и мне требовалось кропотливо разбираться — каким путем шла его гениальная техническая мысль.

Старкова тратила энергию на то, чтобы отмыть и отчистить заскорузлое помещение квартиры Ёсифа. И даже умудрилась оттереть ванную комнату.

И только Алеша уже вторые сутки без движения лежал на диване, глядя в потолок. Он ничего не ел. И что еще более удивительно — не пил. Говорил, что болит голова.

Миска с похлебкой, которую сварила ему в обед Старкова, так и стояла нетронутая на стуле, рядом с диваном, когда я вернулся после встречи с Василичем.

Алеша даже не взглянул, когда я развернул перед ним газетный сверток с фирменными микрофонами.

— Как ты, Алеша? — спросил я, присаживаясь в ногах.

— Голова что-то болит, — поморщился певец.

— У нас все готово, — сказал я. — Вот, микрофоны принес. Сейчас последние два провода припаяю, и аппарат готов. Можно начинать.

— Так музыкантов нет, — не поворачивая головы, напомнил Алеша.

Я знал, что музыкантов нет. Их и не могло быть.

— Мы же сразу договаривались, что оркестра не хотим. Только несколько инструментов. Такое камерное исполнение…

— Акустический концерт, — пояснил из-за моего плеча Ёсиф. Он был слегка под хмельком и смотрел на жизнь гораздо веселее нас.

— Так нет же ничего, — отвернувшись к стенке, пробормотал Алеша. — А сам я на гитаре только три аккорда могу изобразить…

— Все у нас получится! — заявил Ёся. — Маша будет второй гитарой. Серега ритм отобьет какой-никакой. Вилкой по тарелочкам и стаканчикам. Еще дверью скрипеть будем в нужном месте — она у меня певучая. Ну и сам я подыграю маленько.

— У тебя же пальцев нет? — опешил я.

— Только на одной руке! — с энтузиазмом возразил Ёся. — Так что на скрипке я больше не игрун. Продать ее уже успел. Но подумай сам: раз нет одной руки, а еврейский музыкант есть — что требуется?.. Правильно — такой инструмент, чтобы одной рукой играть можно было!

Он с восторгом хлопнул себя по ляжке здоровой рукой и направился к шкафу, бормоча «сейчас, сейчас, я покажу». И принялся лихорадочно шарить в ободранном платяном шкафу. Перетряхнув все его тощее содержимое, Ёсиф нашел то, что нужно и вернулся с гордым видом победителя в комнату, где валялся Алеша. В руке Ёсиф нес симпатичную губную гармошку.