Владимир Якименко: Сочинение

Вера Борисовна покорила всю их компанию, даже сурового спартанца Зубика, который терпеть не мог девчонок с их слюнтяйством, сюсюканьем, поцелуйчиками, зеркальцами, томными позами и зазнайством. С Верой Борисовной всё становилось лёгким и простым. Серёжа даже подумать не мог, что находятся в мире люди, у которых один вид её не вызывает сиюминутного восхищения.

И всё-таки странная это была семья. Новый год они встречали в разных местах. Отдыхать ездили порознь: Вера Борисовна — летом, Геннадий Захарович — зимой, а Лёку с Ксенией Трофимовной на все каникулы отправляли на дачу. И когда Серёжа спрашивал, отчего у них так, Лёка отвечал: «Надо же родичам хоть немного отдохнуть друг от друга».

А то ещё осенью как-то прибежал вечером, на себя непохожий, глаза блестят и руки дрожат так, что едва расстегнул пуговицы на пальто. «Можно я у тебя ночевать останусь? Мать на выходные в дом отдыха укатила, а у отца гости…» На диван залез с ногами, забился в угол, в тень — лицо неподвижное, оцепеневшее. Весь вечер просидел молча, обхватив колени руками.

Тогда-то Серёжа и стал думать, что виной всему Геннадий Захарович. Кто же ещё? Это он мучает жену, из-за него страдает Лёка. О, Серёже давно не нравился Геннадий Захарович, его лицемерная улыбка, тонкие, всегда чуть влажноватые губы, редкие волосы, прилизанные и блестящие (сквозь них просвечивала розовая кожа); не нравились его походка, манера говорить вкрадчивым полушёпотом, словно он сообщал что-то запретное под большим секретом.

«Отчего Вера Борисовна, такая умная, красивая, молодая, терпит его, живёт с ним? — думал Серёжа каждый раз, встречая Геннадия Захаровича. — Отчего не привезёт с дачи и не натравит на него овчарку Джерри, чтобы та, грозно рыча, кинулась ему на грудь, когда он полулежит с газетой у себя на диване, и вцепилась клыками в дряблую старческую шею?..»

Страдал, не спал ночей, часа не мог прожить без Лёки. Ксения Трофимовна, вредоносная старуха, отключала телефон, запирала Лёку на ключ, жаловалась Серёжиным родителям, подкараулив их вечером у подъезда: «Остепените вашего фулюгана! Алёшку совсем от дома отвадил. Силком не удержишь…» Но что могли поделать родители, если в назначенный час долетал со двора троекратный разбойничий свист и из окна видно было, как стоят уже у подъезда, нетерпеливо переминаясь, Зубик и Макс…

И ещё — редкие заветные часы после школьных занятий в огромной безлюдной Лёкиной квартире… Надо было только проскользнуть незаметно мимо Ксении Трофимовны, которая, по обыкновению, как заведённая, кружила по двору с неразлучной подругой лифтёршей бабой Пашей. Вечно Ксения Трофимовна шипела вслед: «Спаровалися, паразиты. Когда Ляксею покой дадите? Сергей, слышишь ли, что говорю?»

Но они не слушали старушечьих причитаний. Одним духом взлетали на седьмой этаж и, торопливо раздевшись, разувшись, сунув ноги в растоптанные тапочки, устремлялись к тяжёлой дубовой двери кабинета. Там, в таинственной полутьме, пахнущей старой бумагой и сигарным дымом, в высоченном — до потолка — шкафу выстроились в полном составе корешок к корешку: «Библиотека приключений», сочинения Майн Рида, Хаггарда, Стивенсона. Стоило только потянуться на цыпочках — и в руках оказывались «Всадник без головы», «Прекрасная Маргарет», «Остров сокровищ».

Домой книги брать не разрешалось, поэтому читали прямо в кабинете, забравшись с ногами на чёрный кожаный, диван, стоявший у стены. На стене над диваном висел тяжёлый персидский ковёр, а на ковре — скрещенные кинжалы в потускневших серебряных ножнах и старая сабля с восточной гравировкой на клинке.

Не слышно было трамвая за окнами, стихал неумолчный гул проспекта. И только испанский корвет под белоснежными парусами летел, слегка накренясь под ветром, с шипением рассекал волны, настигая пиратскую шхуну. И плескал на её мачте чёрный флаг с адамовой головой, и стелился по волнам сизый пороховой дым…

В тот майский вечер засиделись у Лёки допоздна. Расставаться не хотелось. Решили перед сном побродить немного по двору. Только что прошёл дождь, кусты в скверике перед домом сочились лёгким туманцем. Всё вокруг застыло в истоме, онемело, распаренное тёплым дождём. В тишине слышалось только, как с шуршанием вздрагивают ветки деревьев, скользят с листа на листок, шлёпают со вздохом об асфальт тяжёлые капли.

Они, ещё не успокоившись, во весь голос обсуждали таинственные убийства, исчезновения по ночам в кишащем привидениями и жестокими разбойниками средневековом замке, когда из глубины сквера окликнули негромко, но властно: