Он продает фотобумагу и реактивы Гладигау, а взамен покупает еду и пленку, раскладывая пронумерованные негативы ровными рядами на каменных полках в подвале. Отгораживает за тряпьем, которое служит ему постелью, угол и там вечерами проявляет пленки. Гельмут заносит номера негативов в тот самый кожаный блокнот, в котором отмечал перемены в Берлине. Цифры помещаются в тесные и аккуратные колонки: Гельмут экономит место, экономит бумагу, придерживается простой и понятной системы. Все готово к победе, мирному времени и печати снимков.
Его теперешняя жизнь проходит в уединении, людей нет даже на фотографиях, но он не чувствует себя несчастным. Опустевший Берлин его больше не пугает. Он ходит всюду, фиксируя на своей строго отмеренной пленке большие части города, долгими июльскими днями добредая до самого Потсдама и Бранденбурга. Если к закату не успевает домой, ночует в разбомбленных зданиях; маршруты прокладывает поближе к пунктам раздачи питания – только бы не голодать. По нескольку дней не появляется на вокзале, но охранник со временем привык и за него не беспокоится. Гельмут не рассказывает ему о фотографиях, однако охранник и сам вскоре подмечает, что Гельмут пропадает в хорошую погоду и возвращается в хмурые дни. И всегда наверстывает работу.
* * *
Гельмут любит свой подземный дом и, хоть и обожает вылазки в город, всегда возвращается туда с удовольствием. Один кадр с каждой пленки обязательно посвящается подвалу, и таким образом вскоре набирается портфолио: пылающая печка, блики на треснутом оконном стекле, уютная, сделанная из тряпья постель. На другой фотографии – веревка выстиранной одежды и под ней, в разломах каменных плит, набежавшие лужи. Гельмут рассматривает негативы на свет, узнает на них пижаму, в которой был той ночью, когда прилетели бомбардировщики и родители пропали. Глаз у него теперь наметан. Он определяет по негативу хороший снимок, различает резкость, композицию, теневые нюансы. Умеет инвертировать белое в черное, темно-серое в светло-серое. В подступающих иной раз воспоминаниях мутти и папи видны нечетко, изображение смазано по краям. Гельмут думает о Гладигау. Отбирает лучшие снимки, которые когда-нибудь ему покажет.
* * *
Когда дни становятся короче и возобновляются бомбежки, жизнь Гельмута возвращается в прежнее русло. Как и предыдущей зимой – ночи без сна и дни в полудреме на платформе. В темной комнате лежит, дожидаясь весны, оставшаяся пленка. С наступлением зимы и до самого ее исхода Гельмут тоже впадает в спячку.
В последний раз подымается на врага немецкий народ, и Гельмуту наконец улыбается удача. Услышав новость, охранник сжимает его здоровое плечо и шепчет, что все скоро закончится. Гельмут удивленно соглашается. Его сейчас интересует только война.
Обмундирование Гельмуту не выдают, в его распоряжение поступает лишь одна неказистая шинель с нарукавной нашивкой и саперная лопатка. Горстка автоматов достается самым юным мальчишкам, которых отправляют на уцелевшие высотки. Желторотые снайперы набивают руку на негодных бутылках, на кошках и крысах, обитающих в развалинах домов.
Гельмут достает камеру из темной комнаты и никогда с ней не расстается, снимая все подряд. Он хочет запомнить каждый момент этого счастливейшего периода своей жизни. Надвигается Жуков, а с ним – огромная Советская Армия и монгольские степные орды. Они подступят к Берлину, отрежут город, как отрезали и уничтожали немецкие укрепления от самого Сталинграда, но Гельмут уверен в победе, в грандиозном триумфе, коего станет участником и фотографом.
Время от времени через вокзал проезжает поезд, неизменно набитый под завязку и облепленный беженцами. Через окна и двери пассажиров выталкивают на крышу, а за поездом по платформе бегут еще люди, подпрыгивая, цепляясь за поручни, подоконники, за все, что подвернется; но иные так слабы и ко всему безразличны, что и руки не могут поднять.
Поезд, не останавливаясь, медленно подвигается вперед: так медленно, что кажется, будто стоит на месте, но, приглядевшись, Гельмут видит, что колеса все-таки крутятся. Обязанности у Гельмута не определенные, каждый день разные. Ежедневно защитники Берлина собираются и делают то, что им прикажут. Перегораживают дороги, наваливают камни, роют ямы. Учатся драться с помощью любых подручных средств. Старики в дорогих шляпах решительно сжимают в руках импровизированное оружие. Они отдают снайперам сбереженные патроны, но те чаще всего к автоматам не подходят.
Читать дальше