Барщевскнй Михаил - Автор тот же

— Первая опасность кроется в том, что если вы в чем-то ошибетесь, то эта ошибка будет растиражирована вашими учениками. Вторая — люди, безоговорочно… — Вадим подбирал точные слова для формулировки, — принимающие на веру чужую точку зрения, со временем утрачивают способность мыслить самостоятельно.

По комнате прокатился неодобрительный ропот. Смоленский перестал улыбаться, подался вперед. Бамбуковая палочка замерла в руке.

— Не соглашусь с вами. Если предположить, что говорящий действительно является носителем, пусть и не абсолютных, но относительно высоких знаний, то аудитория, воспринимая его знания, обращает их в свои. Далее, хороший ритор не просто вещает, но и показывает, озвучивает логическую цепочку своих размышлений. Это ли не наука? Разве не это есть польза — обучение умению мыслить?!

— Теперь я не соглашусь! — Вадим увлекся спором, но, хоть и искоса, поглядывал на Лену, явно волновавшуюся и переживавшую. Вот только за кого — за наставника или за мужа? — Если следовать исключительно этой методике, то ритор в конечном итоге обретет в сознании аудитории статус Бога, а себя они начнут почитать апостолами, основная жизненная задача которых — привнесение Великого Учения в массы.

— Ну, это, батенька, вы уже в ересь скатываетесь! — тихим голосом констатировал Смоленский, Несколько девушек подобострастно захихикали.

— Нет, о Великий! — Вадим закусил удила. — Лишь правду глаголю! Давайте серьезно, — примирительно улыбнулся Вадим. — Отвлечемся от Учителя и учеников. Хотите, расскажу, как я сам применяю принципы ораторского мастерства, простите мою нескромность, в суде?

— Прощаю! Сам такой. — Смоленский принял трубку мира из рук Вадима. — Только не путайте ораторское мастерство и искусство ритора. Это — разные вещи.

— Возможно. Я в этом плохо разбираюсь, — не стал нарушать перемирия Вадим. — Так вот, я делаю следующее. Если я скажу суду, что дважды два четыре, это вызовет нигилистическую реакцию, как минимум сомнение. Почему это? Кто сказал? Лучше я сформулирую иначе. „Мы в ходе судебного разбирательства выявили основную задачу — надо установить, сколько будет, если два умножить на два. Мы знаем, что было два. Эти два надо взять два раза. То есть перемножить. Это понятно. А вот сколько получится — непонятно, Задача суда как раз и установить, каков результат. То, что надо именно два умножить на два, ни одна из сторон не оспаривает. Но вот в результате есть несовпадения“. Пока я все это говорю, у суда уже много раз возник ответ — „четыре“. Судьи даже злятся на меня, что я такой тупой, что никак не могу сформулировать простейший вывод. Но, обратите внимание, „четыре“ — это не я сказал. Это они сформулировали. И теперь, когда мой оппонент начнет доказывать иное, спорить он будет не со мной, а с ними. Он будет не соглашаться с их собственным выводом. А кому это приятно?

— Забавно! — согласился с некоторой долей сомнения в голосе Смоленский. — В этом что-то есть.

Большинство „семинаристов“, пожалуй, даже все, кроме Лены, не раз слышавшей эту теорию, стали что-то записывать. Вадим торжествующе посмотрел на окружающих. Когда его взгляд вернулся к Смоленскому, Вадим не поверил своим глазам. Владимир Юрьевич делал какие-то пометки в своей тетради. Но торжество Вадима продолжалось недолго.

— Я думаю, этот способ хорош в суде. И то не всегда, — серьезным тоном, без тени иронии заговорил Смоленский. — Его опасность таится в репутационной составляющей. Первое: для зрителей умным окажется суд, а не вы. При задаче выиграть процесс — это допустимо. При задаче приобрести репутацию эффективного адвоката — прием беспроигрышный. Но вы сами заметили, всегда есть оборотная сторона медали — в одном и том же суде вы это проделывать несколько раз не сможете. Судьи поймут, что вы ими манипулируете, и вынесут решение просто назло вам. Второе: репутация эффективного адвоката и реноме умного человека — понятия не всегда совпадающие.

Пожимая на прощанье руку Вадима, Смоленский сказал:

— Приходите почаще. Для вас нет опасности перестать мыслить самостоятельно. А вот формулировать точнее я вас, возможно, смогу научить. Да и мне приятно, когда кто-то рискует со мной спорить. Я, знаете ли, на роль мессии не набиваюсь. Больно обременительно, — и Смоленский неожиданно раскатисто загоготал.

Через несколько дней вернувшаяся из университета Лена, глядя на мужа глазами, полными благоговейного ужаса, сообщила, что Смоленский попросил взять его на судебный процесс. Вадим задал недоуменный вопрос „Зачем?“ и услышал не лишенный сарказма ответ: „Видимо, чтобы поучиться уму-разуму у великого адвоката!“.