Барщевскнй Михаил - Автор тот же

Жаль, что в зале не было Гоголя! Какая немая сцена могла бы войти в анналы русской литературы! Вадим, всегда зверевший от обращения к нему „мой юный коллега“, подался вперед, навалившись на стол. Испепеляя взглядом противника, он думал о том, что теперь о „легонько побить“ можно забыть. Теперь он этого алкаша размажет по стенкам так, что его три дня ложками соскребать будут.

Клиент Вадима, пожилая дама, неясно как сохранившаяся в таком виде в советские времена, ну, может, только потому, что была женой академика, с нескрываемыми страхом и разочарованием смотрела на своего молодого адвоката, который, как выяснилось, просто безграмотный нахал. А ей его так рекомендовали!

Ее противник, истец, сын академика от первого брака, родившийся еще в годы студенчества будущего светила советской ракетно-космической техники, сидел с видом победителя. Этот шестидесятиоднолетний инженер-неудачник, с грехом пополам защитивший за счет папиного имени кандидатскую в сорок лет, и до перестройки-то жил небогато. А теперь, когда финансирование его отраслевого химического НИИ шло в пределах возможностей тощего бюджета министерства, а цены кооператоры на все и всюду установили отнюдь не советские, он просто стал нищим. Кусочек папиной дачи казался ему решением всех жизненных проблем и разумной компенсацией за несложившуюся судьбу. Он торжествовал! Его адвокат „делал“ противника. Его мачеха была в панике. Всегда спокойная, ровно-интеллигентная, надменная, презрительно-снисходительная бывшая папина аспирантка — сейчас трепетала перед ним! Ради этого момента стоило жить! Ей предстоит соседствовать с ним на даче, куда раньше она его если и пускала, то на правах бедного родственника. Теперь он там будет таким же хозяином, как и она! „Ничего, я им создам уют. Быстро он квартиру поменяет. У них денег куры не клюют“, — звучали в мозгу слова Высоцкого. Но так торжественно звучали, будто на музыку гимна СССР были положены…

Судья же сначала удивленно посмотрела на выступающего, потом перевела взгляд на Вадима. Брови ее при этом поползли вверх. Поняв нечто, другим неведомое, она прикрыла рукой лицо, будто читает дело… Правда, присмотревшись, можно было заметить, что ее плечи подрагивают от вырывающегося из-под строгого судейского контроля смеха.

…Тем временем „адвокат-с-бодуна“ закончил цитирование и с видом римского цезаря посмотрел на Осипова:

— Вот так, молодой человек! И незачем было вам вселять надежды в доверителя, принимая поручение по абсолютно безнадежному делу! Не позорьте профессию! — И повернувшись к судье: — Простите мне, товарищ председательствующий, некоторую эмоциональность, но, право слово, обидно! Прошу удовлетворить требования моего заявителя в полном объеме.

Он сел, обводя взглядом пусть маленькую, но все же аудиторию. В глазах читался то ли вопрос, то ли утверждение: „Здорово я его?!“

Настала очередь Вадима. Он чувствовал, что от хамства все равно не удержится, а потому решил себе не противиться. Тем более что судья, приубрав ладонь с одного глаза, смотрела им на Осипова с явным одобрением, мол, ну давай, ну устрой бой гладиаторов. Все-таки в профессии судьи были свои преимущества — „хлеба“ она давала немного, но вот „зрелищ“ — предостаточно.

— Коллега только что призвал меня не позорить профессию. Правильный призыв. Но призывать кого-то к чему-то, не подкрепляя этого собственным примером, недостойно сильного человека. Поэтому не могу не оценить мужество, силу характера, силу воли моего оппонента. Прийти в суд, не сорвать процесс, попытаться, пусть и наивно, без аргументов, но, главное, попытаться отстоять безнадежную позицию своего доверителя — разве это не поступок? И это в таком состоянии! Когда голова раскалывается, когда самому себе говоришь: „Гори оно все огнем“, „Пропади все пропадом“! Когда в мозгу сверлит один вопрос, снова и снова: „Ну зачем я вчера вечером так?!“ Конечно, это мужество. Конечно, это — поступок. Поэтому я прошу суд, искренне прошу, не выносить частного определения в адрес моего коллеги. Ни за его состояние, ни за, уверен, неумышленную попытку обмануть и суд, и правосудие в целом. Уверен, что, вводя вас в заблуждение, мой коллега не ставил перед собой задачи примитивно солгать. Вполне возможно, он просто не понял сути сказанного в статье, которую цитировал. Что вполне объяснимо: навык усвоения нового материала, тренируемый в студенческие годы, быстро улетучивается без подпитки. Я имею в виду подпитку текстами, а не… — Вадим сделал вид, что подыскивает точное слово, — а не напитками. Возможно, у него просто сил не хватило процитировать статью не до запятой, а до точки. А еще лучше — до конца абзаца. Но зато процитировал-то он без ошибок! Это явно смягчающее обстоятельство! Дело все в том, что там, где мой мужественный коллега поставил точку, на самом деле в статье стоит запятая. А далее сказано, — Вадим подождал, пока крепко взявшая себя в руки судья, почти перестав подрагивать от смеха, нашла в журнале нужное место, — далее, после запятой, сказано: „…но с этим утверждением согласиться никак нельзя“.