Ирина Левитес - Отпусти народ мой...

Рюкзак был неподъемным. В нем лежали аккуратно сложенный спальник, помещенный ближе к толстым лямкам, чтобы не натирать спину, запасная одежда и обувь; мелочи: расческа, зубная щетка, паста, мыло; продукты: крупы, тушенка, сгущенка, чай, сахар и прочее; ложка, миска, кружка и множество других ценных вещей. Сверху болтался, позвякивая, котелок, а у самых выносливых мальчиков еще и скатанная в тугой рулон палатка. Со всем этим скарбом нужно было проходить в день десять-двенадцать километров, останавливаясь на привалы, разумеется, а вечером, когда все тело ныло и болело от изнуряющей усталости, нечего было и думать об отдыхе — измотанным путникам предстояло ставить палатки, разводить костер и готовить в закопченных котелках ужин. И только поздней ночью, при свете звезд и умиротворенно потрескивающего костра, можно было спокойно сидеть и петь под гитару чудесные песни Визбора, Окуджавы, Высоцкого…

Нине было очень тяжело. Избалованная домашним комфортом и не выносившая физических нагрузок, она страдала от длинных тяжелых переходов, комариных налетов, обязательной утренней зарядки, умывания ледяной водой, ворочанья в тонком спальнике на колючих еловых лапах, примитивной еды, капризов погоды, усталости, жажды, каменной тяжести рюкзака и неудобной обуви, сбивавшей ноги до крови.

Но! Вышеперечисленные ужасы искупали два обстоятельства. Первое — Гриша. Нина была готова терпеть все что угодно, в прямом смысле идя за любимым на край света. В тщедушном теле мальчика таилась несгибаемая воля. Ему, пожалуй, было намного тяжелее, чем более сильным товарищам, но он никогда не жаловался, не требуя никаких поблажек, и даже находил в себе мужество помогать вконец выбившейся из сил Нине, упрямо перекладывая из ее рюкзака в свой неудобные консервные банки.

Второе — кругозор! Зимние каникулы были посвящены путешествию по Крыму, куда кружковцы доехали на поезде, а потом пешком обошли несколько городов на побережье и, добравшись до Ялты, изображали опытных альпинистов на склонах Ай-Петри. Весной бродили по городам Золотого кольца, а летом целый месяц путешествовали по Волге, где пароходом, а где — пешим ходом, до самого Рыбинска.

Но никакие красоты исторических памятников и пейзажей, никакая романтика суровых и нежных песен под гитару у костра не могли сравниться для Нины с возможностью постоянно видеть своего единственного, любимого, ненаглядного Гришу.

Путешествие по Волге было не слишком тяжелым. Пешие переходы постоянно перемежались отдыхом на теплоходе, да и ребята незаметно сплотились, помогая друг другу.

В один из теплых вечеров, когда сумерки только начали опускаться над водной гладью и скрывали тающие в дымке берега, Нина и Гриша вышли на палубу. Сели рядом на сложенные в бухту канаты и молча сидели, очарованные плеском волн за бортом, завороженные ритмичным звуком двигателя, почти заглушавшим негромкую музыку, доносившуюся из кают-компании. Они не прятались, потому что ребята уже давно перестали подтрунивать над ними, махнув рукой на неразлучных друзей.

— Сильно по родителям скучаешь? — наконец нарушил тишину мальчик. — Я бы так долго не смог.

— Очень сильно, — призналась Нина. — Так хочется увидеть их. И Федора.

— Кто такой Федор? Ты о нем никогда не говорила.

— Старший брат.

— Хорошо тебе. А я один.

— Да, не повезло… — посочувствовала Нина. — Мои скоро приедут, в отпуск. И заберут меня с собой.

— На Сахалин? Это где-то рядом с Японией?

— Да. Очень далеко. Но мама такие письма пишет восторженные! Даже бабушек убедила, что на острове рай. Только зачем мне этот рай…

Нина хотела добавить «без тебя», но постеснялась. Разве можно произносить вслух запретные слова? Они застрянут в горле и все равно не прозвучат, не стоит и пытаться. Она даже покраснела от своих мыслей. Но Гриша уже сменил тему:

— Слушай, а ты кем хочешь стать? Только не говори, что учительницей. Все равно не поверю.

— Я? — Нина задумалась. — Не знаю. Хотелось быть художником. Ой, то есть художницей. Или скульптором. Но боюсь — вдруг способностей не хватит?

— У тебя? У тебя — хватит, — уверенно произнес Гриша. — Ты как-то иначе все видишь, не так, как другие. И руки у тебя золотые.

— Золотые! — засмеялась Нина. — Между прочим, мой прадед был ювелиром. И фамилия у него Гольдман — «золотой человек».

— Здорово! — восхитился мальчик. — А моя — Зильберман — «серебряный человек».

— Мы с тобой просто клад — золото и серебро. Не хватает только бриллиантов и изумрудов.