Афанасий Великий - Творения

16) Поэтому, как сказал уже я, надлежало бы об этом молчать и не вдаваться в подобные рассуждения. Но, чтобы молчание наше не послужило для них поводом к бесстыдству, пусть слышат, что, как Отцу не можем наименовать Отца, так и Сыну — брата. У Отца, по написанному пред сим, не было иного Бога; нет и иного Сына, потому что Сын единороден. Посему, единственный и единый Отец есть Отец единственного и единого Сына; и в едином Божестве всегда был и есть Отец и Сын. Ибо у людей, если кто именуется отцем, то был он сыном другого; и если кто именуется сыном, то стал отцем другого; почему, людьми не сохраняется в собственном смысле имя отца или сына. Авраам, будучи сыном Фарры, был отцем Исаака; и Исаак, будучи сыном Авраамовым, стал отцем Иакова. Таково естество человеческое; люди суть части в отношении друг к другу. Каждый раждаемый имеет в себе часть отца, почему и сам делается отцем другого. Но не так в Божестве; Бог, не как человек, имеет естество неуделяемое; посему не уделяясь раждает Сына, так чтобы и Он соделался отцем другого, потому что и сам не от Отца. И Сын не есть часть Отца, почему не раждает, как рожден Сам, но всецело есть образ и сияние всецелого Отца. В едином Божестве Отец есть в собственном смысле Отец, и Сын в собственном смысле Сын; и притом, Отец всегда Отец, и Сын всегда Сын. Как Отец никогда не был Сыном, так и Сын никогда не будет Отцем. Как Отец, будучи один, никогда не престанет быть Отцем, так Сын, будучи один, никогда не престанет быть Сыном. Посему, совершенно безумно — подумать и назвать Сына братом, Отцу же дать имя деда. В Писаниях Дух не наименован сыном, чтобы не почли Его братом, не наименован и сыном Сына, чтобы Отца не признали дедом; напротив того, Сын именуется Сыном Отчим, и Дух — Духом Отчим. И таким образом, едино Божество святые Троицы, и едина вера.

17) А поэтому, безумно — утверждать, что Дух есть тварь. Если бы Он был тварью, то не был бы присоединен к Троице; потому что вся Троица есть единый Бог. И достаточно знать, что Дух — не тварь и не сопричисляется к тварям; потому что к Троице не примешивается ничто чуждое, напротив того, Она нераздельна и сама Себе подобна. Сего достаточно для верующих. До сего простирается в людях ведение; здесь предел того, что Херувимы закрывают крилами. А кто домогается и хочет исследовать паче сего, тот противится сказавшему: не мудрися излише, да не когда изумишися (Еккл. 7, 17). Чтó предано вере, то прилично постигать не человеческою мудростью, но слухом веры. Ибо какое слово возможет достойным образом объяснить то, чтó выше естества сотворенного? Или, какой вообще слух может приять то, ихже не леть есть человеком ни слышати, ни глаголати? Так выразился Павел даже о том, что слышал он (2 Кор, 12, 4); о самом же Боге сказал: не исследовани путие Его. Кто бо разуме ум Господень? Или кто советник Ему бысть (Рим. 11, 33–34)? Авраам не предавался пытливости, не предлагал вопросов Глаголющему, но верова, и вменися ему в правду (Рим. 4, 3. Быт. 15, 6). За это и Моисей назван верным слугою (Евр. 3, 5).

Если же мудрствующие по–ариански, поскольку в злохудожную душу их не внидет премудрость, не могут постигнуть умом и верою учения о нераздельной и святой Троице; то пусть не перетолковывают ради сего самой истины, и чего не могут сами понять, пусть не говорят о том, что это и невозможно. Еретики впадают в великую несообразность, не умея понять, почему Святая Троица нераздельна; ариане ставят Сына за–одно с тварью, а сии обратные и Духа сопричисляют к тварям. Но им надлежало, или, непонимая вовсе молчать, и одним Сына, а другим Духа, не присоединять к тварям, или познать написанное, и Сына соединять со Отцем, а Духа не отделять от Сына, чтобы соблюдалась и нераздельность и истинная единоестественность Святые Троицы. Научившись сему, надлежало им не быть дерзкими, и не спрашивать с сомнением, как это бывает, чтобы, если вопрошаемый затруднится ответом, не обратилось это для них в повод к злоумию. Ибо всякому сотворенному существу, а тем паче нам людям, невозможно изречь что–либо достойное о неизреченном. Еще же более дерзости, — чего не в состоянии мы выразить, о том придумывать новые речения, кроме употребляемых в Писании. Притом, безумно такое предприятие и в том, кто спрашивает, и в том, кто замышляет отвечать. Ибо даже и того, кто предлагает подобные вопросы о вещах сотворенных, нельзя признать имеющим здравый смысл.

18) Или пусть сии, рассуждающие обо всем свободно, осмелятся ответить, как составилось небо, из какого оно вещества, какое его смешение, или как составилось солнце и каждая из звезд? Что же удивительного, если безразсудство их обличается тем, что выше их, когда не удобопознаваемы для них и природа долу растущих здесь дерев, и состав вод, и образование и строение животных? Конечно, не объяснят они сего, когда и Соломон, паче всех причастившийся мудрости, усматривая, что человеку невозможно доискаться сего, сказал: всякий век дал есть в сердце их, яко да не обрящет человек сотворения, еже сотвори Бог от начала и даже до конца (Еккл. 3, 11). Ужели же, поскольку не могут доискаться сего, то признают, что сего и нет? Конечно, признают они это, имея растленный ум. А поэтому, иной справедливо им скажет: почему же вы, бессмысленные и на все дерзновенные, не перестаете предаваться пытливости о Святой Троице, и не уверуете паче, яко есть, имея в сем учителем Апостола, который говорит: прежде же всего веровати подобает Богу, яко есть, и взыскающим Его мздовоздатель бывает (Евр. 11, 6)? Не сказал он, как есть, а только — яко есть. Но если и это не пристыждает их, то пусть скажут: как есть Отец, чтобы таким образом узнать, как есть и Слово Его. Но на это скажут: «ни с чем несообразно — спрашивать так об Отце». Поэтому, пусть же слышат, что ни с чем несообразно спрашивать так и о Слове Его.