Джон Фаулз - Куколка

— Позвольте хотя бы надеяться на встречу с вами в более благоприятных обстоятельствах.

— Если будет угодно судьбе.

Актер одаривает компаньона пристальным взглядом:

— Полноте, сэр. Все ладно… Давеча не вы ль потешались над суеверием? А теперь словно боитесь озлить фортуну.

— Игра с ней не суеверие, Лейси.

— Пожалуй, ежели только раз метнуть кости. Но у вас-то в запасе еще бросок.

— Дважды Рубикон не переходят.

— Однако юная леди…

— Теперь… иль никогда.

Лейси помолчал.

— При всем почтенье, любезный сэр, вы слишком трагично смотрите на вещи. Вы ж не Ромео, приговоренный к колесованию судьбой {4} 4 Вы ж не Ромео, приговоренный к колесованию судьбой. — Лейси путает: Аристотель называл трагедию «огненным колесом», Шекспир использовал это выражение в «Короле Лире». Акт четвертый, сцена седьмая: Лир Ты райский дух, а я приговорен К колесованью на огне, и слезы Жгут щеки мне расплавленным свинцом. (Перевод Б. Пастернака) . Шекспир горазд на этакие выдумки, ему лишь бы поэффектней. — Не дождавшись ответа, актер продолжает: — Ладно, пусть ваша затея снова не удастся. Пробуйте еще раз, как надлежит истинному влюбленному. Не зря ж говорят: попытка не пытка.

Молодой джентльмен садится в кресло и долго смотрит на огонь.

— Что, ежели в этой пьесе нет ни Ромео, ни Джульетты? И финал ее скрыт в кромешной тьме? — Он поднимает голову, взгляд его тверд и прям. — Что тогда, Лейси?

— Бог с ними, с пьесами, сэр. Когда вы так говорите, я сам будто в кромешной тьме.

Вновь повисает молчание.

— Позволь предложить тебе чудную задачку, — наконец говорит молодой джентльмен. — Давеча ты сказал — мол, желательно знать, что будет дальше. Вообрази: к тебе, именно к тебе, явился человек, кто уверяет, будто проник в тайны будущего — не загробного, а нашего земного мира. Ему удалось тебя убедить, что он не балаганный шарлатан, но ученый, посредством математики, астрологии и всяческих тайных знаний сделавший подлинное открытие. Далее он рассказывает об том, что произойдет завтра, в нынешнем месяце, на будущий год, через сто и тысячу лет. Выкладывает всю историю. Как ты поступишь: станешь бегать по улицам, всех оповещая, иль затаишься?

— Сперва выясню, не рехнулся ль я.

— Твои сомненья развеяны неопровержимым доказательством.

— Тогда упрежу своих близких. Чтоб избегли возможных бед.

— Чудесно. Но представь, что пророк сулит сплошь пожары и чуму, смуты, бесконечные несчастья. Как тогда? Поступишь так же?

— Что-то я в толк не возьму, сэр. Откуда ему знать?

— Не фордыбачь. Мы всего лишь фантазируем. Допустим, он сумел тебя убедить.

— Шибко мудрёно для меня, мистер Бартоломью. Ежели судьба, чтоб завтра мой дом спалила молния, тут уж никуда не денешься. Но коли суждено загодя об том узнать, вполне могу переждать в сторонке.

— А ежели молния поразит, где бы ты ни был? Хоть беги, хоть сиди дома? Кроме того, предсказатель может и не знать, как именно ты умрешь иль когда на человечество обрушится та или иная напасть. Он просто знает, что рано иль поздно многие от нее пострадают. Вот что я хочу спросить, Лейси: если б пророк заранее уведомил тебя об цели своего визита, дав время подумать и обуздать естественное любопытство, не благоразумней ли уклониться от встречи с ним?

— Пожалуй. Может статься.

— И не лучше ль ему, буде он любого сорта христианин, оставить при себе свои тайны, пусть даже его оракульская наука предсказала, что в один прекрасный день сей жестокий растленный мир обретет изобилье и нерушимый покой? Ибо кто станет утруждаться добродетелью и благочестьем, ежели всем без разбору уготован рай?

— Я уловил вашу мысль, сэр. Только не разумею, почему об том вы заговорили именно сейчас.

— Вот почему: предположим, ты, Лейси, тот самый пророк, кому открылись предписанные нам беды. Не лучше ль стать единственной жертвой сего знанья? Может быть, ценой молчанья — нет, собственной жизни! — удастся смягчить праведный гнев Небес на богохульника, взломавшего печати времени?

— Ответить затруднительно… Вы касаетесь предметов… Негоже посягать на то, что подвластно одному Создателю нашему.

Глядя в огонь, молодой джентльмен согласно кивает:

— Я лишь фантазирую. Никакого богохульства.

Он умолкает, будто жалея, что затронул сию тему вообще. Но актер не удовлетворен исходом беседы: уложив руки за спину, он медленно вышагивает к заставленному окну. Потом крепче стискивает пальцы и адресуется к лысому силуэту, маячащему на фоне камина: