Петер Ярош - Тысячелетняя пчела

В лето 1807-е, как явствует из записи нотара в городской книге, местечко выплатило долги. Однако несколько позже Гибе вновь подверглись жестоким наводнениям — они уничтожили мельницы, пилы, подмыли амбары и разрушили мосты. Почти одновременно вспыхнули яростные пожары, а в лето 1831-е забрела и в наше местечко холера. Унесла она тогда 168 жизней, и, дабы захоронить их, понадобилось расширить кладбище. Поля побил град. С неба — сказывали — падали кусища льда, величиной с куриное яйцо. Ураганами свалило множество деревьев. Осенью и зимой 1839–1840 года от чумы «дул» пало 328 голов скота. В году 1846 косила людей голодная смерть, но в том же году, словно в издевку над общим горем и нищетой, гибчане решили откупиться от барщины и повели переговоры с градским панством. Возможно, переговоры бы и увенчались успехом, если бы в 1843 году не вспыхнула революция. Старая Венгрия, сотрясаясь до основания, сбрасывала с себя узы феодализма. Гибчане душой и телом приняли революцию. Сердца пылали возмущением против былых времен. В марте 1848 года по дороге в Микулаш на комитатское собрание Гибе посетили достославные мужи Дакснер и Францисци. На этом собрании 28 марта гибовский нотар Людовит Антон Клейн обнародовал известные «Требования словацкого народа». Несколько гибчан стали членами созданного Гурбаном Словацкого национального совета, они восторженно встречали русских, а в сентябре графа Форгача… После революции, проезжая по Угрии, в Гибе заглянул сам император и король Франц Иосиф I. Одет он был, сказывают, в угорское выходное одеяние, на боку болталась кривая турецкая сабля. Но недалеко от местечка его застиг необычайно сильный дождь, и император, опасаясь промокнуть, вынужден был укрыться в дубильне на Ступах. А когда вновь распогодилось, он с эскортом въехал в Гибе. Он улыбался, благосклонно кивал жителям, и по лицу его разливаюсь довольство. Может, от того, что опять светило солнышко, а может, потому, что ему удалось подавить революцию, или же по той простой причине, что кривая турецкая сабля не слишком отягощала его бок.

Проходили дни, недели, месяцы, годы.

Феодализм мало-помалу погружался в недра истории, как в ножны кривая сабля. Подобно скисшему тесту в квашне, разбухал капитализм. Свирепствовали законы Аппони [69] Стр. 176. «…свирепствовали законы Аппони…» — школьные законы венгерского министра просвещения А. Аппони, усиливающие насильственную мадьяризацию невенгерского населения страны, были приняты в 1907 г. Здесь же, вероятно, имеются в виду школьные законы 1879 и 1883 гг. министра просвещения А. Трефорта, положившие начало политике открытой принудительной мадьяризации. И. Богданова . . Близился конец XIX столетия. И в конце его, как и в начале, Гибе оставались словацкими. Гибчане преодолевали все новые испытания. Они умирали, рождались, жили, трудились. Окрест правильной, большой прямоугольной площади с готическим костелом четырнадцатого века отстраивались новые дома. За домами гумна, амбары, дворы. А позади них из года в год плодоносили поля, зацветали луга. И всюду угадывались следы человека — их было видимо-невидимо, как и цветов. А в опаленных солнцем цветах жужжали пчелы. Жужжали и о чем-то рассказывали… И рассказывают поныне!

Вот мы и достигли конца XIX столетия. Осталось девять лет до начала двадцатого. Если историю не превращать в перечень бесплодных укоров занятому делом человечеству, то каждое ее столетие умещается на неполных двух страницах».

Лида Томечкова дочитала записи Валента, заглянула в посылку и весело рассмеялась.

— Отлично написано! Но пока дочитала, я опустошила всю посылку!

— Ерунда, — засмеялся и Валент. — Через месяц еду на каникулы, и этой вкуснятины у меня будет вдосталь.

А когда час спустя Лида ушла, он снова перечитал письмо отца и загрустил.

«Нда, Йожко Надера закоптили», — подумал он, и в ту же секунду его пронзило неприятное чувство: вспомнилась Ганка Коларова. Однажды в полутьме она шепнула ему: «Бросишь меня — я руки на себя наложу!» Он потерянно оглянулся, словно где-то поблизости — стоит только руку протянуть — распростерлось Ганкино загубленное тело. Он дернул локтем — задел раскрытую посылку. Всего за несколько месяцев до присуждения ученой степени juris utrisque doctor [70] Юрист с университетским дипломом 1-й степени (лат.) Валент Пиханда получил с далекой родины небольшую посылку — письмо и кое-какую снедь: сушеные сливы, сальце с проросью мяса, пирог с маком и капустой, небольшую колбаску и полкило брынзы. Перед самым приходом Лиды, подчистившей всю посылку, Валент мечтательно перебирал ее содержимое, и в ноздри ему ударили незабвенные запахи детства. Вдруг сделалось тоскливо до слез: вещи, что он выкладывал из посылки на стол, приветливо звали его, манили домой, но и Прага не выпускала из своих колдовских объятий. Зов родины и сильное желание остаться разрывали его, тянули в разные стороны. Он тяжело вздыхал и смятенно, словно в дурмане, метался по своей комнатенке. То его заливала радость, то становилось невыразимо тоскливо. Опечаленный и растерянный, он принялся есть. Отломил от маковника, отведал капустника, затем принялся за соленую, жирную брынзу. Сидел понуро, ел, и перед глазами, как на военном параде, проходила вся его жизнь с первых же дней пребывания в Карловом университете [71] Стр. 177. Карлов университет — основан в 1348 г. в Праге императором Карлом IV, именем которого и назван. И. Богданова . , когда он, получая скромную стипендию, привыкал питаться кнедликами и свининой с капустой [72] Национальные чешские блюда. . Первые три недели он и еще двое студентов жили на затканном паутиной, пылью и сажей чердаке небольшого особняка, предоставленном им на время одним сердобольным однокашником. Спали они на дверях, снятых с петель, под голову подкладывали башмаки и накрывались пальто. А похолодало, собрали они свои дешевые чемоданчики и перебрались на частные квартиры. Сменил он их множество, пока два года назад не встретил Лиду. А до этого солоно приходилось. Лишь со временем научился он с толком распоряжаться деньгами — оставалось даже на развлечения и на пиво. Прага сразу околдовала его. Она предоставляла столько удовольствий, что кружилась голова. Долгие часы он просиживал в библиотеках — чаще с книгами, а иной раз и с красивой девушкой, ждал вечера, чтоб побродить с ней по Петршину [73] Холмистый район Праги. . Прага дразнила, возбуждала. Вдохновляли успехи тогдашнего искусства. Выставки, книги, журналы, театры, кабаре. Всевозможные памятники. На какое-то время его душой завладела политика — чешские патриоты готовились сбросить трехсотлетнее иго Габсбургов. Чехи жили, созидая, работая и борясь. Они не сдавались. Часто ему хотелось плакать, порой он испытывал жгучее чувство отчаянья, думая о незавидном положении Словакии. Национальное движение там едва ощущалось. Ренегаты победно завывали на обломках словацкой культуры. Из общественной жизни, учреждений и школ почти полностью была вытеснена словацкая речь. Горстка словацких политиков и культурных деятелей из мартинского центра [74] Стр. 178. «Горстка словацких политиков и культурных деятелей из мартинского центра…» — со времени национального подъема в 60-е гг. центром национально-патриотических общественных и культурных мероприятий стал г. Мартин в Средней Словакии; здесь располагалась Матица Словацкая, редакции ряда периодических изданий, в том числе «Словенских поглядов». И. Богданова . делала отчаянные усилия, чтобы сохранить от гибели словацкий народ. В таком смятении Валент ненадолго примкнул к толстовцам. Еще дома в Гибах он часто беседовал с местным олейкаром [75] Продавец лечебных мазей и масел. Петером Дрохаком, встречался с ним, приезжая и на студенческие каникулы. Петер Дрохак был убежденный славянофил, русофил и толстовец — одно никак не исключало другое. Торгуя своими снадобьями, он исходил чуть ли не всю Европу, но прежде всего Россию — вдоль и поперек. Из Киева, Москвы и Петербурга к нему поступали целые ящики книг. Он посетил Толстого в Ясной Поляне, переписывался с ним.