Петер Ярош - Тысячелетняя пчела

— Ах ты, старый дурень! — вздохнула Ружена, но в глазах у нее стояли слезы.

Зашагал он бодро и скоро миновал Выходную, а за ней свернул влево; вышел на важецкие луга — и чуть не онемел от изумления Между кочками и можжевельником ворошились белые грибы точно барашки, а ведь весна была. Он ходил средь грибов, что подчас выглядывали и из-под последних ошметок снега, и глазам своим не верил. Ходил-похаживал, топтался, и все тянуло его и вело куда-то в долину ручья, а долиной той он вышел к реке. Вот те на, онемел он во второй раз — да ведь это же Гибица, провались ты пропадом, а я кружу вокруг да около. Слонялся он этак до вечера, а как смерклось, онемел от удивления в третий раз. У какого-то черного проема узрел он свою бывшую зазнобу Желу Матлохову — она так и не вышла замуж, в девках осталась. Прежде-то виделись они чаще, ходил он к ней тишком раз в неделю. Стоило под вечер, выбравшись на рюмочку или за табаком, постучать условленным знаком к Желке в дверку, как она с готовностью отворяла. Может, и потому, что радехонька была видеть его. Близ ее тела, такого податливого, а в общем-то упругого, мускулистого и выносливого, не раз терял он последние остатки стыда. Впервые по-настоящему познал он Желку, когда уж честь по чести обручился с Руженой Сенковой. Было это давно и на исходе августа. Он задумал докосить луг на Бугре и потому возвращался домой почти затемно. За Орешником присел отдохнуть у серного источника, напился досыта, скрутил цигарку — уходить почему-то не хотелось. Смеркалось, темнело, окрест начали отзываться ночные птахи. Вдруг раздвинулись кусты напротив — и вышла Желка Матлочиха. Углядев его, вздрогнула, пожалуй только для видимости, и, тут же улыбнувшись, сбросила с плеча рядом с его косой грабли.

— Для меня-то хоть оставил маленько? — спросила она шутливо.

— Хватит, даже искупаться можешь!

— Холодная? — прошептала вопрошающе.

— Холодная, — кивнул он.

— Вот и ладно, — вздохнула она и вцепилась руками в платье, точно хотела его с себя сдернуть. — Горю вся, внутри чисто угли раскаленные…

Едва договорила — и плюхнулась на живот рядом с ним, жадно припав к воде. Юбка высоко задралась, и в вечернем сумраке яркой белизной вспыхнули крепкие ляжки.

— И впрямь студеная! — Она на секунду перестала пить, оторвалась от воды и, улыбнувшись, преданно заглянула ему в глаза. Потом вроде бы смутилась, наклонила голову к роднику, сдула легонько соринку с глади воды и снова приникла к ней. Он и не заметил, как рука его скользнула к слепяще белому бедру Желки. Она охнула, будто он обжег ее, и, перевернувшись, села. Примостившись на корточках, они долго и немо глядели друг другу в глаза, потом внезапно их руки сплелись, они обнялись крепко и, стеная от желания, упали в траву у самого родника. Они кувыркались, бились, катались, крутились и припадали друг к другу до того исступленно, что выплеснули всю воду из родникового ложа. Когда, обессиленные, но счастливые, они захотели напиться, на дне его была лишь маленькая и замутненная лужица. Они встали и без единого слова, изнывая от жажды, побрели домой. В загуменье, у первого заброшенного колодца досыта напились студеной воды и снова в любовном угаре, на срубе, пылко и нежно ласкали друг друга. Потом они встречались все реже и реже. Когда Мартин женился — и вовсе раз в год по обещанию, а как у него дети пошли — почти совсем перестали. Но сейчас, многие годы спустя, в этом черном проеме Желка снова улыбалась, как когда-то у того родника.

— Подойди-ка поближе или боишься меня? — сказала она Мартину, когда тот ошалело застыл на месте.

— Чего ты тут делаешь? — спросил он громко — для храбрости, так как черная дыра не только отвращала его, но и страху нагоняла, да и Желка казалась ему какой-то чудной, необычной.

— Жду тебя! — засмеялась Желка.

— Неужто меня?!

— Тебя!

— Я иду в Штрбу, потом в Дебрецен…

— Пойдешь и дойдешь, только сперва сыграй со мной в карты!

— В такой-то дыре да такой темени?

— Ничего, посветим себе! — рассмеялась Желка. —

Надеюсь, Мартин милый мой, ты не погнушаешься и исполнишь скромное желание старой подружки своей, Желки?!

Мартин поклонился, словно благодарил за приглашение, и шагнул к Желке, которая зазывными движениями рук манила его в черную прорезь. Они взошли во тьму, но тут же вспыхнул свет — над головами загорелась керосиновая лампа. В маленьком, уютном помещении без окон, с небольшим отверстием в потолке, стояли стол, два стула и просторный топчан, застланный цветастыми домоткаными коврами. Мартин сбросил с плеч рюкзак — в нем громко затарахтел инструмент. Жела нагнулась — достала из-под топчана кувшинчик и две глиняные стопочки. Нежно и осторожно вытащила она из горла кувшинчика деревянную затычку и налила в стопки духовитой палинки. Они глянули друг на друга и без слова выпили: по одной, второй, третьей, а потом и по четвертой. И только тогда Желка, заткнув пробкой кувшин, пальцем указала на рюкзак: