Борис Щербаков - В/ч №44708 - Миссия Йемен

У меня не было идеи как-то строить военную карьеру, но и без этой перспективы «правильная» характеристика в советское время была необходимым условием для принятия на работу в Союзе, уже по основной специальности, во внешторг. Кстати сказать, далеко не все получали «правильную» характеристику, то ли в силу неуживчивости своей, то ли из-за интриг всяких. «Мин» и «подводных камней» в загранработе было достаточно, не всем удавалось доплыть до берега без потерь.

В то время я еще не понимал значения так называемой «общественной работы», а надо было бы уже. Взросление наступило позже, уже в Москве после трех лет в Счастливой Аравии, в «Разноэкспорте» я резко впрягся в комсомольскую работу, потом в партийную, и, надо сказать, многим навыкам кадровой, организаторской работы научился на практике, эмпирически именно пройдя через это сито.

Если кто не помнит, «характеристика» — это такой обязательный формальный документ, многое в котором читалось между строк. Формулировки были отточены и строги (как не вспомнить закадровый голос Копеляна из «Семнадцати мгновений весны»: «происхождение арийское, характер нордический…»), и в каждой из них был подвох. Достаточно было допустить одну-единственную оговорку, вроде «вместе с тем, не всегда был выдержан в отношениях с товарищами», или «недостаточно активно пропагандировал миролюбивую внешнюю политику СССР», как на карьере можно было ставить жирный крест. Конечно, помимо собственно характеристики, подписанной партийным и административным начальством, вдогон тебе всегда шла негласная ориентировка по другим каналам, но надводная часть айсберга от этого была не менее опасной.

«Характеристика» преследовала меня со времен поступления в МГИМО. Я никак бы не смог попасть ни в институт, ни потом в благословенную Счастливую Аравию, не будь я экипирован надлежащей характеристикой, сначала из школы, потом из райкома КПСС, и так далее, и тому подобное, процесс оформления в командировку я уже описывал.

1-я спецшкола «с преподаванием ряда предметов на английском языке» приоткрыла мне в свое время дорогу в мир, который, как оказалось, значительно больше Сокольников. Я тогда и фамилий таких не знал в силу своей политической неосведомленности, а ведь в первой школе в соседних классах учились внуки многих известных в прошлом и в настоящем людей. Достаточно вспомнить Сашу Булганина, Славу Никонова (он, как известно, внук В. М. Молотова…), дети министров, дипломатов, архитекторов известных… Как я с Открытого шоссе туда затесался — отдельная история, но во многом случайно, конечно, благодаря моей тете Вале, дай ей бог здоровья, которая просто жила там неподалеку и знала про нее кое-что. В школе на общественных началах читали лекции о международном положении студенты из МГИМО, многие из класса туда же собирались поступать, у нас в классе учились (!) ИНОСТРАНЦЫ, сначала мальчик из Лаоса, я уж не помню, как его было и звать, потом из Вьетнама, потом индиец Нандан Унникришнан, так что мой выбор был предопределен — видеть «большой» мир я должен был! А уж по какой специальности двинуться в этот большой мир, то есть за границу, было не суть как важно. Но нужно было получить «характеристику-рекомендацию», и это было первым в жизни по-настоящему самостоятельным заданием, challenge в 17 лет, ни родители, ни репетиторы тут помочь не могли. Зато репетитор мой, Петр Иванович Польщиков, профессор географии, помог в другом.

Я собрал все надлежащие документы, включая «характеристику», и гордо принес их в институт на приемную комиссию. Получил направление на медкомиссию, и, не чувствуя подвоха, туда сразу же и отправился, на первом этаже, в подвале где-то, где тогда была поликлиника, на Крымском Валу. Прошел всех врачей и за финальной справкой вошел к главврачу.

Главврач Людмила Александровна, милейшая женщина в золотых очках и безупречной чистоты халате, «по отечески» мне и говорит:

— Ну что ж, все у вас нормально, все вот анализы хорошие, но вот зрение, конечно, слабое, не может быть дипломат (?) с таким зрением, так что не годен.

И пишет уже чернильной ручкой сверху на моем личном деле — «не годен». Я опешил:

— Как не годен, какой (цензура) дипломат, какое к дьяволу зрение, у меня полтора, дай бог, на оба глаза…

Я был в шоке, год занятий и все характеристики из райкомов шли прахом, но апеллировать к Людмиле Александровне было бесполезно. Она стояла, как айсберг, на пути моего корабля, готового к большому плаванию, и давать мне дорогу не собиралась, много позже я понял и причины столь требовательного отношения к физическому совершенству будущих «дипломатов».