Борис Щербаков - В/ч №44708 - Миссия Йемен

«Общественная» жизнь, в ее социалистическом смысле, устроена была весьма затейливо, затратно в смысле времени: если всем, чем предписано, заниматься, то его, времени, вообще не должно было хватать ни та что. Я совсем не против общих субботников, спортивных состязаний, концертов, но трудно на все это согласиться из-под палки, как ни крути, через какое-то время начинает тошнить от необходимости участия в коллективном действии, каким бы «веселым» он ни было.

Причем, это ощущение, оно безвременно — равно относится к любой общественно-экономической формации, будь то капитализм, коммунизм или еще что. Наверное, именно после «социалистических общественных мероприятий» у меня выработалась такая жуткая идиосинкразия к коллективным действиям, праздникам в кавычках, из под палки, осененным внешне пристойными лозунгами, вроде «мы вместе — одна семья», «вперед к победе..».

Праздник — это коллективная идентификация, где-то я недавно прочитал формулу. Но как быть с идентификацией по принуждению? Какой же это, к дьяволу, праздник тогда???

Нынешняя корпоративная жизнь во многом похожа на приснопамятную «соцреальность» именно, зачастую принуждением, как я говорю, формой «интеллектуального рабства», когда тебя, в общем-то, и не спрашивают, хочешь ты плясать, или не хочешь, или интересно ли тебе слушать лекцию о международном положении, или еще хуже читать ее, готовить.

Поддерживать корпоративную лояльность, присягать на верность «системе» — вот краеугольный смысл всех коллективных мероприятий тогдашнего (да и сегодняшнего?) времени. Понятно, что не бывает всем все интересно и элемент идеологического принуждения, безусловно, сохранится в любой культуре, любом человеческом общежитии, и очень трудно держать эту грань, между разумным и безумием… Не у всех получается, знаете.

В институте я с удовольствием, и, заметьте, без всякого внешнего принуждения активно писал и ставил спектакли, полномасштабные сценические действа, и на русском и на английском, в которых принимали участие по 30–40 человек (!!), а это тот еще менеджмент! Сам все время играл на сцене, хотя, как режиссеру, неудобно было брать на себя главные роли, но, каюсь, иногда бывало. В Сане я сразу был Замполитом подполковником Бабаком «замечен», как склонный к художественной самодеятельности, чего и не скрывал, и был немедленно принужден… петь в хоре!!

Вот, при всем моем уважении и даже любви к сцене, эта засада была тяжелым испытанием на психологическую прочность. В хоре я не пою по жизни, не люблю, не понимаю смысла, я люблю солировать, и в прямом, и в переносном смысле. Однако пришлось. И все-таки нишу для самовыражения я нашел — нужен был срочно дуэт в концерт, в Посольстве, у нас, у военных, не хватало песенных номеров!!. С женой одного специалиста, врача-анестезиолога Володи (который при этом, тут же играл на баяне, аккомпанировал), мы пели:

Помните этот древний советский шлягер времен Утесова (хотел сказать «времен Очакова и покоренья Крыма», но как-то неполиткорректно сейчас это звучит)?

Полный сюр по нынешним меркам, а что прикажете делать, если сам Генерал Филиппов, да еще и Посол Корнев Виктор Иванович с супругой осеняют своим присутствием Концерт, посвященный очередной, аж 50-й, Годовщине Великого Октября, сейчас уж не все помнят из молодого поколения, чем он, Октябрь, собственно говоря, так Велик.

Но вот в волейбол (другое обязательное коллективное занятие), я демонстративно не играл, вернее, меня старались не брать, так как играл я скверно, зато «болеть «было все равно не менее обязательно!! Каждый четверг, по-моему, если память не изменяет.

Собственно работа заключалась в переводе ежедневных лекций, наставлений советников своей «подсоветной» стороне, как мы называли йеменцев, и помощи в процессе общения вообще. Мне пришлось поработать в нескольких родах войск, в Центральном Военном Госпитале, в танковой бригаде, в артиллерийской бригаде, в пехотной.

Перевод лекций об устройстве стабилизатора танковой пушки, Т-55 уже были на вооружении, хотя и Т-34 «ходили» еще!!!.Это были мои первые лекции вообще. В 6-ой танковой бригаде в Мафраке, в продуваемом жарким ветром каменном бараке, йеменские солдаты, малограмотные ребята, внимательно слушали, записывали в конспекты, дисциплина была железная. Русское слово «биририв» (т. е. перерыв, конечно) имело для них, как и для любого студента, магическое звучание!