Борис Виан - Осень в Пекине

— Вы это что, нарочно придумали? — спросил он у Меди.

— Вовсе нет, — ответила Медь. — Я раньше ее никогда не видела.

— Уверяю вас, — вмешалась Лаванда, — это просто случайное совпадение.

Они пошли на кухню. Аббат остался с Леоном наедине.

— Ну как? — спросил аббат.

— Все в полном порядке, — ответил Леон.

— Вам здесь нравится?

— Нормально.

— А как у вас обстоит дело с Божьей благодатью?

— С переменным успехом: то есть, то нет.

— А в мыслях что?

— Черным-черно, — сказал Леон. — Но с Лавандой это и понятно. Черно, но без печали. Мрак и пламя.

— Но это же знаки ада! — всполошился аббат.

— Да, — сказал Клод Леон. — Но внутри-то она вся розовая… бархатистая…

— Не может быть.

— Честное слово.

— Тра-та-та, тра-та-та, вышла кошка за кота.

— Аминь, — отозвался отшельник.

Аббат Иоанчик крепко призадумался.

— Кажется, у вас тут никаких нарушений нет, — сказал он. — Думаю, из вас выйдет вполне удобоваримый отшельник. Повесьте себе табличку. По воскресеньям будете принимать посетителей.

— С удовольствием, — кивнул Клод Леон.

— Вы уже придумали себе мученический акт?

— Что?..

— Разве вас не предупредили? — удивился аббат. — Можете, например, постоять на колонне часок-другой или самобичеваться пять раз на дню, можете надеть власяницу или предаваться молитвам двадцать четыре часа в сутки, одним словом, выбор богатый…

— В первый раз слышу, — удивился Клод Леон. — А можно, я что-нибудь другое придумаю? В том, что вы перечислили, так мало истинной святости, и потом, это и до меня сто раз было.

— Оригинальность — вещь опасная, сын мой, — сказал аббат.

— Да, святой отец, — отозвался отшельник.

Леон поразмыслил еще несколько секунд.

— Я мог бы, например, трахать Лаванду… — предложил он.

Теперь уже аббат впал в глубокую задумчивость.

— Лично я в этом ничего предосудительного не вижу, — сказал он. — Но вы понимаете, вам придется делать это каждый раз, когда к вам будут приходить посетители?

— Это же приятно, — ответил Клод Леон.

— А там и в самом деле все розовое и бархатистое?

— В самом деле.

Аббат весь задрожал, и волосики у него на шее встали дыбом. Рукой он погладил себе низ живота.

— И подумать страшно… — прошептал он. — Ну что же, можно считать, что я вам все сказал. Ассоциация помощи отшельникам вышлет вам дополнительную партию консервов.

— Мне и так хватает, — сказал Клод.

— Вам их понадобится очень много. Посетителей у вас будет много. Здесь железную дорогу строить собираются.

— Черт!.. — воскликнул Клод Леон. Он был бледен, но, судя по всему, очень доволен. — Надеюсь, они будут часто навещать меня…

— Повторяю, мне об этом и подумать страшно, — сказал аббат Иоанчик. — А ведь я человек бывалый. Сеновал, навоз, чердак…

— Среди нас один дурак, — подхватил отшельник.

— Пойдемте к остальным, — предложил аббат. — Значит, насчет мученического акта договорились. Я весь свой отчет на этом построю.

— Благодарю вас, — сказал Клод.

Конечно, Амадис Дюдю кошмарная личность, и это уже ни у кого сомнений не вызывает. Он всем отравляет существование, и именно поэтому мы, быть может, где-нибудь посередине от него избавимся, просто-напросто, потому что он коварен, высокомерен, дерзок и у него сплошные претензии. К тому же он гомосексуалист. Теперь уже задействованы почти все действующие лица, и это приведет к разнообразным по своему масштабу последствиям, и прежде всего к сооружению железной дороги — а задача эта очень непростая, ибо они забыли взять с собой щебенку — обстоятельство весьма существенное, поскольку щебенку раковинками маленьких желтых улиток не заменишь, чего, собственно говоря, никто и не предлагал. Пока что они будут класть дорогу на поперечные брусья, и она повиснет над землей; и уже потом под нее подложат доставленную с опозданием щебенку. Конечно, можно строить дорогу и так. Однако, когда я предобъявил в предыдущем пассаже, что речь пойдет и о камнях, я имел в виду совсем не эту злополучную историю со щебенкой. В этом моем тезисе было что-то отдаленно напоминающее грубую, совершенно неизощренную в интеллектуальном отношении символику: очевидно, что обстановка в пустыне начинает со временем угнетающе действовать на психику, в частности из-за этого странного, чернополосого солнца. В заключение хочу заметить, что в процессе повествования должен был появиться еще один второстепенный персонаж — Альфредо Жобес, человек, который точно знает, что такое уменьшенная модель самолета; но теперь уже слишком поздно. Что касается Крюка, то его кораблю суждено затонуть, и, когда он наконец доберется до Экзопотамии, все уже давно будет кончено. Так что я, быть может, еще скажу о нем два-три слова в следующем пассаже или даже этого делать не стану.