Жан-Люк Утерс - Путешествие с Люком

Таможенница, досматривающая багаж, подняла скандал при виде коробов с памперсами, которые мы везли с собой, да они и впрямь составляли целый штабель. Достаточно пройтись по гипермаркету, чтобы понять, сколько места занимают эти огромные упаковки. Ни один изобретатель — даже сам Леопольд, гениальный дедушка Жюли, — не додумался создать прессованные или вакуумные памперсы (в общем, что-то в этом роде, я не специалист), чтобы свести их к разумному объему, а не воздвигать целые крепости — прямо-таки государство в государстве! — на полках магазинов. Именно это я и пытался объяснить чиновнице, которая отказывалась понимать, зачем мы тащим через всю Атлантику такую пропасть памперсов, которые в Америке продаются на каждом шагу по той простой причине, что их как раз там и изобрели. «Ну, конечно, стоит ли после этого удивляться, что они так богаты!» — ехидно ответил я этой даме (тон препирательств заметно повысился). Что и говорить, в далеком прошлом остались те времена моего детства, когда розовые фургончики фирмы «Poupons-Langes» [8] Здесь: пеленки для младенцев (франц.). каждый четверг с утра подъезжали к дому и увозили корзины использованных полотняных пеленок, с тем чтобы в следующий четверг вернуть их заказчику чистенькими, благоухающими стиральным мылом, прокипяченными в баках, из которых вырывались в небо над городом белые клубы дыма. Да, те благословенные времена, когда младенцы ежедневно выбирали себе папу, давно миновали [9] Намек на выборы Папы в Ватикане: по традиции, после голосования кардиналов, в зале растапливают камин, и толпа, ожидающая на площади, узнает по дыму из каминной трубы, что новый Папа избран. . «Нынче все у нас одноразовое, — заметил я чиновнице, — шариковые ручки, зажигалки, фотоаппараты, даже пеленки. И все это придумали американцы. Благодаря им наша планета скоро превратится в гигантскую помойку». Очередь пассажиров позади нас быстро росла, и я спиной ощущал их раздражение. Наконец, таможеннице это надоело, и она предложила мне компромисс — плату как за перевес; сумма была весьма скромная, и я заплатил, скрежеща зубами от ярости.

Из-за этого инцидента я совершенно забыл про своих родителей, родных Жюли и нескольких друзей, которые приехали в аэропорт, чтобы проводить нас, выразить свою любовь и ободрить перед этим «прыжком в неизвестность». «Мы же только в Америку летим, а не на Луну», — успокоил я свою мать, которую явно пугал наш отъезд. Нам с Жюли пришлось пройти через неизбежную процедуру объятий, поцелуев и даже слез (ох, уж эти матери — ужасно ведут себя при расставании!). Разумеется, Люк был главным объектом внимания, он переходил из рук в руки, осыпаемый поцелуями и ласковыми словечками. Казалось, вокруг него вьется целый рой пчел, в чьем шумном гудении смутно угадывалось нежное сюсюканье, причмокивание, уменьшительные имена. А он, точно дирижер, управляющий этой какофонией, щедро, с сияющим видом дарил всем подряд широкие улыбки, милые гримаски, слюни и, главное, свой сладкий молочный запах, не обращая никакого внимания на коробки с памперсами, уплывавшие от него по конвейерной ленте в чрево самолета.

Молоко и пеленки составляют багаж всех младенцев, путешествующих по свету. Эту поклажу таскают за ними повсюду: так в старину возили провиант в армейском обозе, на лошадях или на ослах. «Боинг-747», чей багажный отсек был битком набит нашими драгоценными запасами, стремительно несся по лазурному небосводу, и мы вместе с ним. Люк крепко спал то на руках у Жюли, то на моих, пересекая, как ни в чем не бывало, часовые пояса, рассекавшие эфир, и даже не подозревая, что после каждого такого пояса он молодеет на целый час. Это путешествие назад во времени, продлись оно еще немного, грозило вернуть его к отправной точке, то есть в материнское чрево. Уж не эта ли сказочная перспектива так убаюкивала его в голубых высях небесных? А может, это ватные облачка, стелившиеся под нашим самолетом пушистой белой периной, помогали нам с Люком воспарить в сладкое царство грез? И пусть у нас под ногами бушевал седой океан, пусть в его глубинах завязывались невидимые глазу сражения не на жизнь, а на смерть между рыбами, водорослями, моллюсками и головоногими — все это пока интересовало Люка так же мало, как войны между людьми. Он спал сладким сном праведника, не думая ни о беге времени, ни о судорогах мира.

Сон, как говорят, есть выключение сознания. Но что такое сознание младенца? Всего лишь способность узнать лицо или руку, протянувшую соску, мелодию колыбельной или дребезжание погремушки? Зато сон уносит ребенка в другой мир — мир, недоступный пониманию взрослых, ибо со временем он стирается из их памяти, оставляя за собой лишь обрывки смутных воспоминаний о теплых источниках, о чистом воздухе, о земле и огне. Люк крепко прижимал к груди свои крошечные стиснутые кулачки, словно вход в иной мир требовал от него наивысшей концентрации усилий. Он путешествовал в царстве тьмы.