Эндрю Грир - Исповедь Макса Тиволи

— Сколько тебе лет, Макс?

— Двадцать.

— Господи, всего двадцать, а выглядишь ты как… Ну ты меня понял. Не знай я тебя, решила бы, что ты — мой ровесник. — Мэри покраснела, прижала палец к носу и поспешно добавила: — Правда, это не намного больше двадцати.

Прежний акцент, как чертополох, пробивался в ее речи.

— Нет, мне действительно двадцать.

Она подняла глаза, и моя старая горничная пропала. Передо мной снова сидела женщина с непроницаемым сердцем. Ее жемчуга терялись в складках шеи, так называемых кольцах Венеры.

— Тебе можно позавидовать, Макс.

— Почему?

— Тебе бы родиться женщиной. — Мэри устремила на меня внимательный взгляд, которым, наверное, осматривала каждую из бродивших наверху девушек, как и она сбежавших от грязной домашней работы, от мужчин и семей. — Уж поверь мне. Юность — единственное сокровище женщины, умные девочки используют свою молодость, чтобы заработать как можно больше драгоценностей. У меня есть сапфир, подаренный принцем. Макс, мне тогда было двадцать шесть. Верно, в то время я работала у вас. Когда твои родители уезжали на уик-энд в отель «Дель Монте», я тайком приводила мужчин в свою комнату, чтобы немного подзаработать. Не вздрагивай. Так поступают все девушки, даже горничные приличных семейств.

Я попытался перевести разговор в интересующее меня русло.

— Когда ты оставила работу горничной, Мэри?

— Горничной, ну и вопрос! Ха! Ах да, ты верно говоришь о должности служанки. После того, как твоя бабушка выгнала меня.

— Но я же видел тебя на причале Мэйг.

Мэри вскинула голову.

— А на мне была форма горничной?

— Неужели ты не помнишь? Я шел с отцом, у тебя в руках был ирис…

— Старый трюк, Макс. Я гораздо больше зарабатывала, когда притворялась горничной, чем когда действительно выполняла обязанности служанки. Богачи меня не пропускали. Так я перебивалась, пока не попала в публичный дом. Вскоре мадам Дюпон умерла, и заведение досталось мне.

— Тебе нелегко жилось, да, Мэри?

Хозяйка бросила на меня гневный взгляд.

— Ты пришел сюда не о моей жизни рассуждать. Какой бы она ни была, это все, чего я добилась после того, как вы меня вышвырнули.

— Я не…

— Твоя бабушка еще жива?

Я покачал головой и рассказал об исчезновении отца, о нашей жизни в Саут-Парке.

— Полагаю, ты об этом не знала. Ведь мы живем в разных мирах…

— Ничего подобного. Ты в этой гостиной, я в этой гостиной. Мы в одном и том же мире.

— Я… э…

Однако Мэри снова изменилась.

— Еще шампанского, дорогой? — улыбнулась она. Времена будто смешались, прежняя веселая Мэри то появлялась, то исчезала словно уличные огни, заглядывавшие в окно, они вспыхивали и рассеивались в клубах тумана. Возможно, такова и была ее сущность: мерцающий калейдоскоп обманчивых образов. — Я говорила, тебе бы лучше родиться девочкой. В юности был бы уродцем.

— Я и был им.

— Ты еще молод, а для девушки такая внешность — подарок судьбы. Жаль, я не была уродиной. Уродины не задумываются ни о замужестве, ни о детях, пока не впадут в отчаяние. А ты не впадаешь, Макс, потому что знаешь: твоя красота еще впереди. Ты станешь красавцем, когда поумнеешь и повзрослеешь. Будешь и красивым, и счастливым одновременно.

— Пока у меня ни того, ни другого.

— Всему свое время, мой мальчик. Тебе можно позавидовать…

Мэри пристально взглянула на меня, однако в этот момент в гостиную вошел странный тип. Сначала он показался мне сгорбленной старухой-уборщицей, а в следующий миг я понял, что это был мужчина в женском клетчатом платье, шарфе, фартуке и шапочке, в руках он держал перьевую щетку и мусорное ведро. Мадам Дюпон, ничуть не удивившись, поднялась и расцеловала гостя в обе щеки, затем принялась подробно объяснять, каким комнатам, по ее мнению, надо уделить особое внимание. Она обращалась с ним как с любимым слугой, а диковинное создание, не менее учтивое и усатое, чем другие обитатели Маркет-стрит, послушно кивало. Когда мадам закончила, он вручил ей золотую монету и вышел из комнаты. Мэри с проворством эстрадного фокусника опустила монетку в карман и повернулась ко мне, улыбающаяся, но серьезная.

— Да, Макс, теперь люди платят мне за право быть моей горничной. Все меняется, мой мальчик. — Мэри не села рядом, она собрала пустые бокалы и отчеканила: — Больше сюда не приходи.

Мэри прибирала гостиную, даже не глядя в мою сторону. Жуткие безделушки и прочие мелочи ее профессиональной жизни вновь заняли свои привычные места, позолоченная поверхность автоматической гармоники вновь сияла чистотой. Огоньки за окном бежали в обратную сторону, а мадам Дюпон настраивалась на следующий визит, на очередное появление негритянки, сопровождающей стайку хихикающих мужчин. Хозяйка говорила, продолжая убирать комнату: