Майгулль Аксельссон - Я, которой не было

— Нет, вы послушайте, — тот, другой, принимается читать вслух. — «Мэри Сундин снискала известность как самый страстный борец с торговлей сексуальными услугами и трафикингом. Но сегодня „Экспрессен“ располагает данными, что муж нашего министра международного сотрудничества в свое время сам воспользовался во Владисте платными сексуальными услугами. Дело кончилось тем, что его выбросили из окна и он сломал позвоночник. С тех пор Сундин парализован. Все это явилось полнейшим сюрпризом для премьер-министра. Когда Мэри Сундин вступала…»

Голос превращается в бормотание. Через мгновение тот, другой, отрывает взгляд от газеты и улыбается:

— Хокан Бергман сегодня с добычей.

Торстен отламывает кусочек хлеба. Видимо, тот, другой, не подозревает, что он знает Мэри.

— Кто?

— Хокан Бергман из «Экспрессен». Такого кита загарпунить!

— Так это Мэри Сундин — кит?

Ему удается изобразить невозмутимость. Тот, другой, фыркает.

— Ха, ну это вряд ли. Но у Хокана Бергмана всякая пойманная рыбка сразу резко увеличивается в размерах…

Завидуешь, думает Торстен. Значит, и сам журналюга.

— Думаете, загарпунит?

— Готов спорить.

Торстен морщится.

— Неужели она должна отвечать за предположительные грехи своего мужа?

Тот, другой, смотрит чуть презрительно, берет зубочистку из стаканчика и принимается грызть.

— Да не в том дело.

— А в чем?

Тот, другой, вынимает изо рта зубочистку, мгновение смотрит на нее, потом разламывает пополам и швыряет обе половинки в пепельницу.

— Да во вранье, ясно.

— Она соврала?

Другой отодвигает стул. Это хорошо. Стало быть, собирается уходить.

— Ну, по крайней мере, не сказала всей правды.

Торстен поднимает брови.

— А что такое правда?

— Хороший вопрос, — отвечает тот, другой, натягивая куртку. — А задайте-ка его нашему премьеру.

— Н-да, — Торстен пытается улыбнуться. — А смысл?

— Да уж, — отвечает другой. — Это точно.

— Господи, — произносит Сиссела. — Который час?

Протягиваю ей свою руку с часами. Полдвенадцатого. Пора спать. Но спать мне совершенно не хочется. Наоборот. Мне хорошо, все вдруг сделалось просто и ясно. Какой власти я боялась? Той, что унижает… Какая власть унизить меня осталась у Горного Короля? Почти никакой. С другой стороны, он так изобретателен… Э! Я гоню прочь эту мысль. Всегда остается равнодушие. Оно защитит. И ведь прекрасно сидеть наконец у себя на кухне и пить красное вино. Но Сиссела никак не расслабится. Она тянет к себе вечерние газеты, ведет пальцем по телепрограмме, а потом поднимает глаза на меня.

— Вот черт. Пропустили.

Я хмурю лоб. Что пропустили?

— Фильм Магнуса… Который он снял во Владисте.

Я чуть морщусь. Вот оно что.

— А потом предполагается что-то типа дискуссии. Может, еще не кончилась…

Я указываю рукой на пульт. На столике у мойки. Телевизор у Сисселы за спиной, она какое-то время крутит головой, пока не замечает, а потом жмет наугад кнопку за кнопкой. Мир проносится мимо, ночные новости, пущенный в записи хохот в студии, утрированная музыкальная фразировка симфонического оркестра. Но никакого фильма и никакой дискуссии.

— Нет, — говорит Сиссела. — Прозевали.

Я фыркаю. Невелика потеря. Сиссела отпивает глоток вина.

— Дешевка он, — сообщает она. — Самая настоящая.

Я вопросительно поднимаю брови. Кто именно?

— Да к тому же ленив. Но тут он не одинок. Зачем стараться и выдумывать, когда можно просто взять стеариновую свечку и вставить в задницу? Все этим занимаются, вся эта публика. Нарушение запретов. Дешевые сенсации. Держат нос по ветру и строят из себя черт-те что — они, видите ли, первые отважились, притом что всем известно — нет более простого способа привлечь внимание и набить себе цену, чем нарушить табу. А ему только этого и нужно. Внимания. Больше ничего. Он всегда искал легких путей. Следил за всем, что происходит, но ничего не принимал близко к сердцу. Вот теперь он разглагольствует, заведя глаза к небу, про солидарность, но при этом не забыл заснять ее под всеми мыслимыми углами — с огурцами, и кулаками, и бутылками, засунутыми… Какая мерзость!

Значит, Магнус. Я киваю, соглашаясь, хотя на выставке не была. Хватило и фотографий в газетах, фотографий той девушки и Магнуса с этой его кроткой улыбочкой. Неудивительно, что Торстен прямо взорвался от ярости в «Дагенс нюхетер».

— Ты в состоянии простить? — вдруг спрашивает Сиссела.

Я выпрямляюсь. Есть вещи, о которых мы не говорим.