Владимир Кунин - Мика и Альфред

Взяли их в Талгаре, в двадцати пяти километрах от Алма-Аты. Взяли на чердаке у одного известного старого планакеша. Не того, который план курит, а потом дуреет от этого конопляного зелья, а планакеша, который торгует планом, По-крупному. Оптом. А это страшные деньги!

Он его из Китая привозил, благо граница рядом, за Талгарским перевалом. А там у него и менты, и погранцы – все куплены. Как, впрочем, и в Талгаре, где он живет. Вся партийно-хозяйственная верхушка из его рук кушает. Очень уважаемый бабай! Аксакал…

Лаврик дней десять туда на попутках и автобусах мотался. Присматривался. А потом вернулся как-то и говорит:

– Мишань! Ты как думаешь, где бабай пенензды притырил?

– Расскажи про хату, – попросил Мика и взял в руки планшет и карандаш.

Лаврик подробненько все рассказал про хату, про бабая, про всю талгарскую обстановочку, а Мика набрасывал всякие зарисовочки. И неожиданно, сквозь слабенькую боль в висках, УВИДЕЛ, ГДЕ СПРЯТАНЫ ДЕНЬГИ! И сказал:

– На чердаке. Там за каким-то старьем ящик железный в стенку вмазан. Но там всего тысяч триста…

Отложил карандаш, взялся руками за голову, потер виски, чтобы снять ноющую боль, и зажмурился. Лаврик не удержался, спросил:

– А тебе триста косых мало?

Мика поморщился, ответил:

– Нет. Мне достаточно. Я просто хотел сказать, что где-то у этого бабая лежит гораздо больше. Триста – это только на чердаке, Лаврик! А не пошел бы он в жопу, а? Что-то меня тормозит…

– Три сотни косых сами плывут тебе в руки, а ты, Мишань…

– Хочешь честно? Бояться стал. Уж больно у нас все гладко!

– Не трухай, Мишаня. По нашим делам – больше пятеры не дают. А там зачеты, амнистии – через год ты на воле! Гуляй – не хочу… – И резко меняя направление опасного разговора, Лаврик спросил: – Тебя дома как звали? Миша или Мишутка? Или еще как?…

– По-разному. Кто как, – уклончиво ответил Мика и подумал, что никогда не признается в том, что Миля называла его «Зайчик».

– Ну а все-таки? – настаивал Лаврик.

– Ну, Мика. А что?

– Как?!

– Ми-ка!

– Чего же ты кочевряжился, чмо египетское? Такое красивое имя – Мика!… Вот это да! Ну надо же… Ты, Мишаня, для меня как непрочитанная книга. Что ни страница, то – новье! Мика…

– Отье… – огрызнулся было Мика, но в эту секунду в комнату заглянула Лилька, и Мика тут же себя поправил: – Отлепись от меня!

Лаврик рассмеялся, а Лилька спросила:

– Мальчики, где ужин накрывать – в зале или под яблонькой?

– Под яблонькой, – сказал Мика. – Может, яблочко Лаврику на голову шмякнется и он, как Ньютон, новый закон откроет…

– Я и так его уже открыл – не светись! Хавать будем здесь. А то садик по осени очень даже хорошо просматривается, – жестко проговорил Лаврик.

– Молдаваночку твою позвать? – спросила Лилька у Мики. – А то она сегодня за солью прибегала, спрашивала, где ты.

– Зови, зови! – оживился Мика.

В последнее время Мика разогнал всех своих девчушек, которых ему поставляла заботливая Лилька Хохлова. Оставил около себя всего лишь одну – пятнадцатилетнюю эвакуированную молдаваночку Светку.

С ней было так хорошо, так замечательно, ну почти как с Милей когда-то…

И нежная, и ласковая, и веселая, и в койке умеет все так, как ни одной девчонке и не снилось! Мика даже однажды не сдержал своего сладостного удивления и спросил:

– Светка, и откуда ты все ЭТО умеешь?! А, Светочка?

Светочка тут же расхныкалась и поведала Мике древнюю, как мир, легенду про отчима, который всему ЭТОМУ ее с десяти лет обучил. А когда они бежали из Кишинева, отчим к немцам перескочил служить. Вот им и пришлось одним – с мамой и младшим братиком Ионом – до Алма-Аты добираться.

– Не спрашивай меня, Михочка, Михайчик мой родной, больше ни о чем! Я тебя так люблю…

С каждого дела Мика давал ей денег для матери и ее младшего братика Иона. И сердце Микино наполнялось гордостью, что вот он, Мика, совершенно по-взрослому может еще о ком-то позаботиться. Не тайно, как о Валерке, а явно и в открытую.

Ах, Милю бы ему теперь найти!… Говорят, что всех латышей, эстонцев и литовцев ненадежных сюда, в Казахстан, ссылают. Вроде бы где-то под Джезказганом их десятки тысяч по лагерям распихано.

– Чего-то эта Светка к нам зачастила, – вздохнул тогда Лаврик.

И как в воду смотрел.

«Стучала» Светочка в уголовку за милую душу.

Несколько месяцев тому назад попалась на проституции и мелком воровстве у клиентов – богатеньких старичков, ее «мусора» и пугнули: дескать, или будешь давать информацию на кого скажем, или…