Владимир Кунин - Мика и Альфред

Мика срывает с головы дурацкий шлемофон, плачет, ползет на коленях по раскаленному песку за отцом, кричит сквозь рыдания:

– Папочка!… Прости меня, родной мой… Прости меня, Папочка… Господи!… Что же мне делать? Что же мне делать…

Но нещадно бьет в глаза солнце! И оскорбленный собственным сыном отец, Папа, Сергей Аркадьевич Поляков, растворяется в этом душном ослепляющем солнечном мареве…

…и Мика понимает, что он его больше никогда, никогда не увидит…

И просыпается в слезах, с бешено и гулко колотящимся сердцем.

– Я хорошо знаю эти твои ОСТРОВНЫЕ сны, – тихо сказал Альфред. – С тех пор как ты меня выдумал, этот теплый остров в океане снился тебе уже несколько раз.

– Этот остров снится мне с детства.

– Я так и понял.

– Альфред… Только честно! Как на духу… Ты смотришь все мои сны?

– Ну во-первых, я их не смотрю. Они мне являются сами. А во-вторых, могу тебя успокоить, – не все. Только самые эмоциональные. Те, которые издавна гнездятся в твоем подсознании…

– Представляю себе, что гнездится в моем подсознании!

– Не трусь, Мика. Случайные сны, навеянные тебе неудовлетворенными желаниями или возникшие из произошедших накануне ничтожных сиюсекундных пустяков, я обычно не смотрю, даже если они насильственно вторгаются в мой сон. Например, недавно тебе снились такие жуткие, разнузданные и омерзительные видения, что, только заглянув в начало, я тут же заставил себя проснуться! Чтобы не досматривать эту грязь до конца во всех подробностях…

– Ни черта не помню… – смутился Мика и попытался перейти в насмешливое наступление: – Я и не знал, что ты так пуритански строг! Уж коль ты настаиваешь на том, что ТЫ – часть МЕНЯ, то смею тебя заверить: мне несвойственно особо почтительное отношение к такому понятию, как «мораль». В известных, конечно, пределах.

– А что такое «мораль»?

– Ух, ч-ч-черт… Это настолько широко и всеобъемлюще, что… Я не уверен, что сумею это тебе толково объяснить. В данном случае я имел в виду такие понятия, как «любовь» и «любовные отношения»…

– Что ты, Микочка!… Я обожаю твои любовные сны! И я тебе безумно завидую, что ты так прекрасно познал ЭТО!… Ах, если бы мне тоже было доступно ТАКОЕ… Но, Мика, тот твой сон, который я прервал в себе из-за естественной и элементарной брезгливости, был так далек от какой бы то ни было любви, он был так грязен и механистичен…

– Уймись, Альфред. Я понимаю, что ты хочешь сказать. Но с возрастом красивые и нежные любовно-эротические сны посещают людей все реже и реже. Чаще снится вот такая половуха-абракадабра, которую тебе довелось подсмотреть… Подозреваю, что это активное наступление старости. Так сказать, «продукт процесса уходящего мужчинства», как говорил один мой грузинский друг-кинооператор.

– Возможно. Если судить по твоим снам, Микочка, ты ведь и сегодня живешь прошлым. То ты во сне крутишь всякие сальто, то стоишь на руках вверх ногами на перилах Троицкого моста посередине Невы…

– А ведь все это было в действительности, Альфред!…

– То я видел в твоих снах, в твоих кошмарах, как ты сажаешь самолет, забыв выпустить шасси, то у тебя не раскрывается парашют, то ты в горах падаешь со скалы…

– Не было… Но я всегда этого безумно боялся.

– …и мне приходится освобождать тебя от таких кошмаров. Я бужу тебя – желанием попить воды, сходить в уборную…

– А разве ты не можешь меня не будить, а просто ИЗМЕНИТЬ мой сон?

– Окстись, Мика!… У тебя до сих пор такая могучая биоэнергетика мозга, что я приблизиться к ней не могу…

– Да что ты?! – искренне удивился Мика. – А я думал, что эта хреновина ослабляется вместе с потенцией…

– С чем, с чем?…

– Ладно. Черт с ней… Проехали. Альфредик, ты не мог бы сгонять на кухню или в ванную и сменить мне воду вот в этом стакане? А то я в ней уже даже кисть промыть не могу. А акварель, будет тебе известно, как и любовь, требует нежности и прозрачности… Только сполосни стакан хорошенько. А еще лучше – вымой его. Ладно?

– О-кей! – ответил Альфред и упорхнул вместе со стаканом.

С некоторых пор он без зазрения совести пользовался Микиной лексикой.

Мика оторвался от работы, с удивлением поглядел на портрет Альфреда, висящий над Альфредовой кабинетной тахтой, и насмешливо подумал: «Пока это лучшее, что когда-либо выходило из-под моего карандаша!»

– Ты действительно так думаешь? – польщенно спросил неожиданно появившийся в кабинете Альфред с чистым стаканом свежей, прозрачной воды.