Владимир Кунин - Сволочи

— Держи... Береженого Бог бережет.

— Как говорила моя польская бабушка — «щаженего пан Буг щеже». Спасибо, Паша. — Вишневецкий закинул на плечо автомат.

— А вот это Машеньке передай. — И Павел Петрович вытащил из кармана консервную банку. — Пусть чайку попьет. Хорошая сгущенка — лендлизовская.

— Паша!.. Ну она же в батальоне на полном довольствии...

— В этом говняном батальоне, который нас стережет, такой сгущенки отродясь не видели!..

НОЧЬ НА УЗКОЙ ГОРНОЙ ДОРОГЕ

Осторожно ползет «виллис» Вишневецкого. На фарах — «бленды» с узкими щелочками для света.

Неожиданно дорогу перекрывает тяжелый железный шлагбаум. «Виллис» останавливается. Из темноты голос:

— Документы.

Вишневецкий достает удостоверение из кармана штормовки.

Вспыхивает сильный ручной фонарь с одной стороны, и сразу же — второй фонарь с другой стороны машины.

Один фонарь обшаривает лучом кузовок «виллиса», другой упирается в удостоверение, затем в лицо Вишневецкого.

Чья-то рука возвращает ему документ. Голос говорит:

— Проезжайте, товарищ полковник.

Шлагбаум поднимается, «виллис» трогается с места...

...Второй шлагбаум в ночи этой дороги:

— Документы!

И снова — один фонарь, другой...

— Здравия желаю, товарищ полковник! Проезжайте...

И шлагбаум поднимается...

САНЧАСТЬ ОТДЕЛЬНОГО БАТАЛЬОНА ОХРАНЫ ВНУТРЕННИХ ВОЙСК

На белой стене фотография мальчика Вали Вишневецкого, скончавшегося всего полтора месяца тому назад от брюшного тифа...

Висит она, словно иконка, в изголовье постели, в которой лежит молодая красивая пьяненькая женщина — мать этого покойного мальчика, жена полковника Вишневецкого, капитан медслужбы Маша Вишневецкая, мастер спорта СССР по альпинизму.

Разбросана повсюду ее форма с узенькими белыми капитанскими погонами. На табуретке, рядом с ее постелью, — большой медицинский флакон с притертой пробкой и остатками спирта.

А еще на табуретке — огрызки хлеба, вскрытая консервная банка, графин с водой, два стакана, половинка большого яблока «аппорт»...

— Что же нам делать, Тошенька?.. — плачет пьяненькая Маша. — Что же нам теперь делать, родненький мой?! Нету сыночка нашего...

Вишневецкий сидит рядом с ней на койке, одевается. Взял Машину руку, целует в ладонь, приподнимает Машу с подушки, прижимает к себе, гладит по голове, целует мокрое от слез лицо жены, смотрит в никуда... Только желваки на скулах шевелятся.

— Налей мне еще немного, — сквозь слезы просит Маша.

— Может быть, хватит, Машуня?

— Налей, Тошенька. Только не разбавляй. Я водичкой запью...

Вишневецкий наливает из флакона в стаканы понемногу спирта. Себе разбавляет, Маше подает чистый.

— Господи... — всхлипывает Маша. — За что ты нас, Господи?.. Валечку-то зачем?.. Сыночка нашего...

Вишневецкий не выдерживает, залпом опрокидывает стакан.

Закрыв опухшие от слез глаза, Маша цедит чистый спирт маленькими глотками.

Потом берет двумя руками графин с водой, пьет прямо из горлышка: вода течет по подбородку, льется на рубашку, на постель...

Вишневецкий забирает графин из ее рук, ставит на табурет.

— Как дальше-то жить, Антошенька?..

— Не знаю, — глухо говорит Вишневецкий.

Встает, натягивает на себя свитер, штормовку. Нащупывает в кармане штормовки банку со сгущенным молоком, протягивает ее Маше:

— Паша тебе прислал... Пусть, говорит, Машуня, чай там пьет.

Маша смотрит на банку, говорит почти трезвым голосом:

— У тебя хоть Паша там есть. А я здесь совсем одна...

СПОРТГОРОДОК ДИВЕРСИОННОЙ ШКОЛЫ. ДЕНЬ

— Жора! Жорик!!! Георгий, бляха-муха, Николаич!.. Ты посмотри, где я!!! — слышится восторженный крик Тяпы. _

Георгий Николаевич поднимает голову и на высоте пяти метров видит Тяпу, сидящего на перекладине конструкции, куда можно забраться только по гладкому шесту, канату или по веревочной лестнице.

— Молоток, Тяпа! — кричит тренер. — Теперь главное — не шваркнуться оттуда!

— Не боись, Жорик! — И Тяпа счастливым голосом, в ритме плясовой, начинает петь, дирижируя двумя руками: — «...Как умру, похоронят, похоронят меня и никто-о-о не узна-ает, где могилка моя-а-а!» Кот! Котяра, ё-мое!!! Гляди — я без рук могу!..

— Не выделывайся, шмакодявка! — кричит ему Котька-художник и перепрыгивает с каната на шест, переворачивается вниз головой и в таком положении соскальзывает с шеста на землю...

...Группы взмыленных и уже измученных пацанов заканчивают тренировку в одном виде, переходят к другому...