Айрис Мердок - Книга и братство

Дункан был все более и более в разладе со своим телом, он ненавидел эту громоздкую неуклюжую тушу, которую передвигал с трудом. Даже сейчас он продолжал набирать вес. Когда-то он был здоровенным, плотным и мускулистым, производившим внушительное впечатление широкими плечами и крупной головой — сущий медведь, бык, лев. Теперь он был просто необъятный толстяк с одутловатым лицом огромного младенца, даже нос потолстел и из расширившихся ноздрей торчали волосы, из интересного мужчины превратился в урода, отвратительного старого рогоносца, традиционный предмет насмешек. Он завидовал Джерарду с его подтянутой фигурой и неистребимым идеализмом, завидовал Дженкину, ведущему скромную, несуетливую, не осложненную проблемами, непорочную жизнь. Он вновь, вновь и вновь видел во сне худощавого высокого Краймонда с белым, как мрамор, торсом, яростным лицом, длинным носом и блестящими глазами. Разве он сам не предпочел бы это изящное сильное тело его рыхлой туше? Ненавидя всего себя, Дункан лишь к одному испытывал жалость — к поврежденному глазу, несчастному своему глазу со странным темным пятном в нем. Он вызывал в Дункане мягкую печаль, будто это было самостоятельное маленькое разумное существо, появившееся в его жизни, которое требовало заботы, но иногда приносило что-то вроде короткого утешения, когда он глядел в зеркало на свою крупную голову, надевал очки в темной оправе и пытался воскресить свое былое, по-доброму насмешливое привлекательное лицо.

Интимная близость с Джин была пусть и не идеальной, но все же страстной, долгой, необходимой. Они предавались ласкам, как двое здоровых животных, повинующихся естественному инстинкту, с неизменным пылом, нежностью и умиротворением. Потеря dimidium animae [52] Половина души (лат… Гораций, «Оды»). образовала в нем огромную саднящую и кровоточащую рану. Временами ему хотелось, чтобы ненависть и стыд уничтожили его любовь к Джин, разбили и растерли в мелкую пыль. В самые отчаянные минуты возникало желание убить — не Краймонда, а Джин, и это было бы не возмездие, а просто как инъекция морфия, мгновенно действующее лекарство. Но конечно, такого лекарства не существовало, и Джин предстояло терзать его вечно; и как бы безжалостно и систематически он ни пытался рвать незримые нити, связывавшие его с нею, он продолжал страдать, способный лишь задыхаться и мычать, как раненый бык.

В этот воскресный октябрьский вечер, бреясь (что ему приходилось делать дважды в день) и рассматривая свои щеки, от пьянства красные с прожилками лопнувших сосудов, он думал о Тамар Херншоу, которую пригласил на сегодня. Дункан не жаждал видеть ее, но не хватило хитрости придумать отговорку, когда она позвонила на службу, застав его врасплох, так что он вынужден был уверить, что будет рад встрече. Вопреки мнению Джерарда и остальных, Джин и Дункан никогда не относились к Тамар как к дочери. Видимость подобного отношения была бы для них обоих слишком болезненным напоминанием о том, что они так и не обзавелись собственным ребенком. Тем не менее они очень любили Тамар, заботились о ней и жалели. Джин тронуло «обожание» Тамар, даже вызвало в ней теплое чувство, похожее на материнское. Когда-то Тамар привычно заходила к Джин на чашку чая и засиживалась до возвращения Дункана со службы. Дункан не знал, как вести себя с детьми, и относился к Тамар как ко взрослой, даже когда та была совсем ребенком, и разговаривал с ней серьезно, как с равной по развитию. Такой подход оказался на удивление успешен, и Тамар, не высказывая этого, была глубоко ему благодарна.

— Это Джин, какой она была, когда мы только познакомились.

— Но она и сейчас в точности такая же, — сказала Тамар, — такая же красивая!

Идея посмотреть старые фотографии принадлежала не Тамар. Дункан, бывший уже под хмельком, когда она пришла, притащил альбомы и устроил вечер воспоминаний. Она боялась, что у него того гляди хлынут слезы. Они сидели у электрического обогревателя; Дункан поставил его перед камином, который Джин обычно топила дровами. В комнате было темновато, потому что горела только одна лампа. Так ему не нужно было беспокоиться о том, что в комнате не прибрано.

— Вот тут у Синклера жуликоватый вид, парень доволен собой. А это Джерард, такой горделивый.

Тамар грустно посмотрела на Синклера, который умер молодым и был тогда лишь чуть старше ее теперешней.

— А этот смуглый крепкий парень, похожий на регбиста из Кембриджа, — я.