Айрис Мердок - Книга и братство

Тамар, увидев его потрясение, услышав восклицание, зарыдала с удвоенной силой. Она тоже была в отчаянии и ужасе, но у нее эти чувства перебивались другим чувством: жалости и любви к Дункану.

— Прекрати, Тамар, все это пустяк, идем отсюда.

Мотая головой и плача, Тамар сумела наконец открыть шкаф, достала тряпку, намочила ее под краном и побежала обратно в гостиную, где Дункан включил еще одну лампу. Опустилась на колени и принялась оттирать пятно от пролитого шерри, роняя слезы на ковер, стараясь, чтобы пятно не выделялось на фоне узора, выжимала на него тряпку и терла, терла. Потом, мимо Дункана, стоявшего в дверях, помчалась на кухню и собрала осколки разбитого чайника, соскребла пальцами присохшие чаинки, собрала тряпкой разлитую заварку. Вслед за этим, по-прежнему глядя сквозь слезы, застилавшие глаза, пустила горячую воду в мойку и стала шаркать мочалкой по грязным тарелкам.

— Я сказал: прекрати!

Дункан завернул кран, отнял у нее мочалку и повел назад в гостиную. Усадил на диван и протянул ей большой белый платок. Слезы высохли. Глухой ужас отступил. Они сидели и смотрели друг на друга.

Тамар, как прежде, видела перед собой грузное тело, красное помятое полное лицо, но еще отметила и крупную голову с ниспадающей гривой, огромные, как у лошади, ноздри, грустную тоску зверя, когда-то бывшего принцем, и теперь, когда он снял очки, извиняющийся, но пристальный и смеющийся взгляд темных глаз.

— Мне нравится, какие у вас необыкновенные черные глаза, — сказала она, — они красивые, у вас всегда были такие глаза?

— Да. Ковер уже выглядит отлично. Но чулки у тебя все в пятнах чая.

Тамар засмеялась и огладила юбку. При ярком свете видней стали опустошения, произведенные в комнате. Картины сняты, книжный шкаф пуст, на каминной полке голо, на креслах, придвинутых к стене, вместо чехлов газеты и разная одежда. И пыль повсюду. Картина несчастья, знакомая Тамар по собственному дому.

Дункан, заметив, как она озирает гостиную, сказал:

— Теперь отправляйся домой, Тамар, это не место для белой женщины.

— Но я хочу вымыть посуду и прибраться на кухне.

— Нет. Спасибо, что навестила. Будешь у Джерарда на Гая Фокса? Возможно, встретимся там. Пожалуйста, не волнуйся из-за чайника.

По дороге домой Тамар снова плакала, но то были уже другие слезы.

— Да кто такой, в конце концов, этот Гай Фокс? — спросила Лили Бойн.

Была вечеринка в доме Джерарда по случаю Дня Гая Фокса, и все, за исключением Гидеона, казалось, нервничали или были не в настроении.

— Он пытался взорвать парламент, — сказал Гулливер.

— Это мне известно, дурачок, но кто он был и почему хотел его взорвать?

Гулливер, уже раздраженный, потому что явился пять минут назад, а ему еще не предложили выпить, а теперь еще задают дурацкий вопрос о том, что он знает очень смутно, ответил:

— Он был католиком.

— А что в этом дурного?

— В те времена лучше было не быть католиком или, но крайней мере хотя бы не высовываться.

— Почему?

— Ох, Лили… ты хоть немного знаешь историю? Англия была протестантской со времен Генриха Восьмого. Фоксу и его ребятам это не нравилось. Так что они попытались взорвать Якова Первого, когда тот открывал заседание парламента.

— Похоже, он был отважным человеком, отстаивавшим свои идеалы, своего рода борец за свободу.

— Он был своего рода тайным убийцей, возможно, двойным агентом или agent provocateur [54] Провокатор (фр.). . Теперь думают, что никакого заговора вовсе не было, а все было организовано правительством с целью опорочить католиков.

— Надо же! Ты хочешь сказать, что никакого пороха не было?

— Не знаю! Предполагаю, это была видимость заговора, чтобы выяснить что-то! А потом множество католиков повесили, и Гая Фокса тоже.

— Мне казалось, его сожгли.

— Это мы его сжигаем [55] В Ночь фейерверков жгут чучела Гая Фокса. . А они повесили.

— Но почему, ведь он же для них старался?

— Наверно, знал слишком много. Кто-то пообещал ему защиту, но не сдержал слово или не смог его спасти.

— Мне его очень жалко, — сказала Лили, — он был бунтарь.

— Он был террорист. Взрывом парламента ничего не докажешь.

— В те времена не было демократических выборов, — упиралась Лили, — было просто много всякого рода боссов. Никогда не понимала, как относятся к Гаю Фоксу в этот день, ненавидят его или любят. Он настоящий народный герой.

— Людям нравятся взрывы.

— То есть они в душе террористы? Думаю, однажды кое-кому это станет ясно, и Гая Фокса запретят, придется ему уйти в подполье.