Фарид Нагим - Земные одежды

На похоронах Валеры была мать старушка и приехавшая из Соль-Илецка красивая женщина, которая любила его, но жить с ним не могла. Сырой холм, мощный деревянный крест, портрет молодого человека, молчаливые слезы любящих женщин — это были суровые и трезвые земные вещи, все то, чего не было в расхлябанной и бесцельной жизни Валеры.

Спустя несколько дней после похорон, на ночном арбузном поле рядом с Димкой встали призраки Валеры и Текумзе, точно пришли попрощаться. Он представлял себе всю их жизнь, какой она могла бы сложиться при другом раскладе.

— Жаль, Валера, что жизнь показала такую правду, — запоздало ответил он.

Холодком обдало руки, будто Валерка и Текумзе, прощаясь, хлопнули его по плечам.

Светила полная луна, под ее холодным светом полновесно сияло темно-зеленое арбузное море. Димку потрясала могучая сила земли и воля всего сущего к жизни. Весь мир затих, восхищенный, испуганный. Туго налитые плоды распирало нежной мякотью, казалось, бахни сейчас из “Сайги”, и все они, от края до края, полопаются от звуковой волны.

Без окон, без дверей — полна горница гостей

Все “правление колхоза”, Васянка, Альбина, таджики, казахи начали “катать” Кримсон. Они собирали арбузы в Тамерлановы кучи, так удобнее загружать засыпанные соломой фуры азербайджанцев и дагестанцев, с которыми уже договорился майор Магомедов. Считали по четыре рубля за килограмм, расплачивались наличными.

Под конец погрузки арбузы выскальзывали из рук, сыро кракали и обливали всех соком. Пальцы слипались, покрывались клейкой земляной коростой. Тучи насекомых пищали, гудели и нещадно жалили.

Скрылась за бугром последняя фура, увозя с собой мелкие городские звуки. Грузчики гладили ноги и руки, точно сбирая невидимые булыжники с мышц, и безучастно смотрели, как бахвалящийся Васянка катит двадцатикилограммовое ядро. Пыхтел и так старался, что потные ладони скользнули по гладкому боку, и он перекувыркнулся через арбуз. Вскочил с такой чумазой и удивленной мордочкой, что все захохотали.

В конце августа майор Магомедов остановил у Базырово товарняк. Десятки нанятых бомжей в потогонной системе загружали “Холодком” бездонные вагоны. Состав пошел в Тюмень.

Азеры и даги гнали фуру за фурой, но арбузов оставалось еще так много, что забирало отчаяние, будто на смену одним вылуплялись другие. На Сашкином поле земля вынула из себя и до поры до времени прятала гиганта — зеленый, шестидесятикилограммовый арбуз. Магомедов повез его в качестве подарка губернатору. Слух о небывалых Волкомуровских арбузах пошел по всей области.

Осенью арбузы подешевели, но азербайджанцы уже скупали поля на корню, сами катали и сами грузили.

По деньгам составлялась такая сумма, что Коля притих. Смотрел на Димку, поджимал губы и качал головой. Казалось, что у него уши стали больше от удивления. Теперь они оба смогли бы купить по комнате в Москве, как и майор Магомедов, получивший свои законные “откаты”.

Вовик-джан приобрел костюм, лакированные туфли и подержанную “Ладу Приору”. Вместе с Колей они начали строительство дома, спешили до снега залить фундамент. Димку тревожили эти явные проявления богатства, он словно бы ждал наказания за свой успех и счастье. Вся деревня завистливо и недобро притихла. Посчитать было несложно, арифметика простая — снимали по сорок тонн арбузов с гектара, а в хорошие дни и того больше отгружали.

В октябре, шутливо перерезав красную ленту, друзья посадили Димку за ноутбук и открыли сайт колхоза “Россия”. Все Ченгирлау вдруг развернулось перед ним на экране, все его потаенные углы, и даже остров. Он заново открывал для себя красоту родных мест и поражался.

— Этот остров называется Ивгешкин остров, — наставительно сказал Димка.

— Ясно. Так и запишем.

Они показали ему письмо, в котором призывали всех, кто устал от городской жизни, возвращаться к земле. Димка читал и ежился от смущения за их детскую наивность.

Страсти земные

Невыносимо выпячивался живот на худеньком теле Ивгешки. Ночами она ворочалась, не могла удобно уложить его. В ней все становилось сырым, крупным, разверстым. Дневные, рабочие разговоры слушала с отстраненной счастливой улыбкой, когда улыбаются не губы, а все лицо, все существо человека.

Двадцатого декабря испуганная Ивгешка сказала, что ей “мокро”. По ногам текли струйки.

— Ивгешка! — вскрикнул Димка. — Это же ВОДЫ!

— Не смотри!

— Что ты все стесняешься меня? Ведь я твоя поддержка!