Ричард Калич - Чарли П

С этим парнем надо быть начеку. Если я только позволю, он овладеет мной, поработит меня как самостоятельную личность. Я могу лишиться индивидуальности и потерять независимость, к которой я так долго шла. Не успею оглянуться и… если, конечно, я останусь с ним, – и от меня ничего не останется. Попади ему в лапы – и превратишься в пешку, безвольную марионетку, которую он станет дергать за ниточки. Полностью раствориться в нем – нет, это было бы слишком просто.

Когда я говорю с ней, мне не нужны слова, она понимает меня без слов, словно читает мои мысли, прежде чем я успеваю произнести их вслух. Никогда и ни с кем мне не было так хорошо, ни с одним человеком я не ощущал такой духовной близости.

Скрытный парень, никогда не скажет напрямую, о чем он на самом деле думает. Кто знает, что у него на уме. Каждый раз, когда он открывает рот, он ничего не говорит, кроме слов.

У этой женщины на все есть своя точка зрения, и она не боится высказывать ее вслух, прямо и откровенно. Мне это нравится. И хотя она спорит со мной по любому поводу, я, по крайней мере, четко знаю ее мнение.

Безнадежно, у наших отношений нет будущего. Каждый раз, когда я высказываю свое мнение, он возражает. Мы только и делаем, что ругаемся и спорим по любому поводу. Он терпеть не может критики, и, о Боже! – он слишком стар, его уже не переделаешь.

Как же я заблуждался. Она ничем не отличается от других женщин. Если я буду объективен, и взгляну на нее со стороны, и хорошенько прислушаюсь к тому, что она говорит… Нет, у нас нет шансов.

Наконец-то мужчина, с которым я могу общаться. Не просто беседовать, а разговаривать по душам с человеком, который понимает меня. Теперь, когда мы покончили со всей этой предварительной чепухой и пустой болтовней, возможно, у нас с ним что-нибудь и получится.

Подъем! Чарли П начинает новый день: прежде всего – любимое кресло-качалка, в котором прошла вся его заполненная мечтами и фантазиями жизнь; затем – диван, с которого он никогда не вставал; кровать, в которой он лежит до сих пор; затем телевизор, который он смотрит не отрываясь; и наконец, все его несметные сокровища – деньги, которые он всю жизнь копил, но никогда не тратил, – не зря же Чарли П прослыл великим скупцом, такая репутация не возникает на пустом месте. Ну и, разумеется, неисправные часы, которые громко «тикают», но не «такают». Все эти важные вещи, с которых начинается день Чарли П, он сваливает в одну кучу, словно мусор, вместе с одеялами и простынями, которыми он оборачивает собственное тело, вместо того чтобы закутать в них женские руки и ноги; и подушки, на которых вместо женской головки покоится его собственная или, наоборот, – на которые он каждую ночь склоняет свою усталую голову, вместо того чтобы припасть ею к женской груди.

Но Чарли П не успокоится, пока все его реликвии, талисманы, амулеты и прочие дорогие сердцу предметы, имеющиеся у него в святилище, не исчезнут с глаз долой. Он направляется к шкафу. Все на месте: роман, который он так и не написал, и внушительное собрание писем к арфистке, которые он так и не отправил. Сначала избавившись от них, а потом вдребезги расколотив фарфоровые статуэтки и миниатюрных куколок, которыми он населил свой дом, Чарли П поджигает библиотеку – все свои книги, которые он так и не прочел. Затем, почти не задумываясь, чисто рефлекторным движением, действуя при этом с величайшей осмотрительностью, скрупулезно и обдуманно, он швыряет в бушующее пламя ворох цветных фотографий – размер восемь на десять, рамочка с золотым обрезом, – на которых изображены возлюбленные и друзья, которых у него никогда не было, а вслед за фотографиями в огонь отправляется коллекция картин – женские портреты, писанные с дам, некогда проходивших по улице под окном Чарли П, с которыми он никогда не был знаком, но чьи мимолетные образы навсегда запечатлелись в его памяти. Молотя себя кулаками в грудь, словно исполинская горилла, что несколько напоминает кающегося в своих прегрешениях человека, Чарли П останавливается на переходной ступени эволюции и обращает свой взор к недостающему звену в цепи событий своей собственной жизни, к хитросплетению нитей в ткани собственной судьбы, к тому критическому моменту, с которого начался отсчет его жалкого существования, к истокам всех его убеждений и ценностей, мыслей и действий, слов и поступков, – ну, если быть предельно точным и откровенным, то о действиях и поступках речи, пожалуй, не идет. Но поскольку его внутренний мир никогда не развивался по законам естественного хода событий, то и сейчас Чарли П не намерен копаться во всех тонкостях как внутреннего, так и внешнего мира; от первого он отмахивается рукой, а второй стряхивает легким пожатием плеч. Что же касается сложностей переходного возраста, кризиса среднего и проблем старческого, которые хотя и не поддаются решению или простому пониманию, но оставляют неизбежные шрамы и отметины, то и они удостаиваются лишь беглого, мельком брошенного взгляда, прежде чем Чарли П устремляется навстречу другим, более осязаемым и конкретным заботам наступившего дня.